Мужские откровения

Рядом со мной, на соседнем кресле сидит мужчина. Он примерно моей комплекции – метр девяносто, килограммов сто веса, и наше вынужденное соседство заставляет меня задуматься о конструктивных особенностях современного российского железнодорожного пассажирского транспорта. Выводы мои следующие: «Ласточка» – это хороший, удобный и красивый поезд, есть только одно «но»: нигде и никогда я не был так близко с мужчиной, как в вагоне этого поезда. Мы с соседом соприкасаемся всем телом, от плеча до пятки. Кому-то это покажется интересным. Мне – нет.

От этих размышлений меня отвлекает звонок мобильного телефона, раздающийся где-то рядом. В ответ звучит трель из дальнего конца вагона – еще кому-то звонят.

– Алло! Да, я, – мужчина сидит ко мне спиной, и я могу видеть только солидный, аккуратно стриженный затылок. – Нет, не надо. Не надо! Я же говорил Антонине Петровне, когда уезжал, что договоры должен посмотреть Шумаков!

Так нас в вагоне становится больше: в него незваными гостями проникают строгий господин Шумаков, на которого так надеется Стриженый Затылок, забывчивая Антонина Петровна и еще целая куча народу – обо всех них становится известно из интенсивных телефонных переговоров моих соседей по вагону. Рингтоны сливаются в один нестройный и весьма эклектичный хор. Где еще вы услышите дуэт Стаса Михайлова и Рианны?

– Сколько? Дорого! Двадцать – максимум! – молодая женщина, сидящая наискосок от меня, сдержанно поправляет рукой волосы, но я вижу, что она нервничает, и начинаю гадать: о чем это она? Вот что может интересовать молодую, симпатичную, хорошо одетую женщину, путешествующую по маршруту Москва – Орел? Двадцать – чего? Тысяч рублей? Миллионов долларов?

Хруст разрываемой упаковки отвлекает меня от наблюдений. Напротив сидит семья: папа, мама и мальчик лет двенадцати. Мы едем уже почти полтора часа, и все это время мальчишка жует. Первые пятнадцать минут он разминался печеньем «Юбилейное» и кока-колой, а потом принялся за дело всерьез: выпит литр сока, поглощена целая пачка сушек. Теперь вот в ход пошли чипсы. Паузы заполняются конфетами. Лопнет, ей-богу, лопнет. На всякий случай отодвигаюсь подальше.

Откуда-то сзади доносится еще голос. И снова – договоры, цены, поставщики. Наивное российское предпринимательство XXI века, как оно есть. Куртку-«метроном», слава богу, задел и «выключил» кто-то из пассажиров, и можно снова взяться за книгу. Тем более что семья напротив в полном составе куда-то удалилась. Неужели в буфет, мелькает мысль; нет, не может быть. Ладно. Достаю книжку.

В кресло напротив опускается фигура. Поднимаю глаза. Красное лицо, блуждающий взгляд. Сквозь безуспешные усилия сконцентрироваться на чем-то серьезном проступает какая-то зыбкая, колышущаяся беспричинная радость. Взгляд этот плавает вокруг моего лица по замысловатой траектории, наконец фокусируется. На это уходит минуты две-три.

– Я з… з… знаю тебя, – сипит красное лицо. – Только ф… ф… фамилию забыл.

Решаюсь признаться.

– Моя фамилия – Шварценеггер.

– О! Точно! – мой собеседник облегченно отпивает из бутылки. Проходит еще минута-другая. Взгляд краснолицего медленно уводит его в параллельную реальность… Как вдруг его пронизывает отрезвляющая догадка. Он придвигается ближе, близоруко всматриваясь в мое лицо.

– Погоди, ты еврей, что ли? – краснолицый слегка растерян.

Ну, признаваться – так признаваться во всем.

– Я грек.

Мне хватает ума не примерять на себя легенду знаменитого прототипа и не представляться австрийцем, а тем более немцем. Тогда, уверен, наш разговор под девизом «Можем повторить!» продлился бы всю дорогу: мне бы пришлось долго каяться за грехи своих австрийских дедушек в годы Второй мировой.

Минуты две он обволакивает своим мутным взглядом мое лицо.

– Грек?

Я внутренне хвалю себя за то, что так удачно придумал себе национальность: моему визави явно сложно поддерживать беседу, с контекстом российско-греческих отношений он знаком не слишком хорошо.

– Ну ладно, – тяжело поднявшись, он двигается дальше по вагону.

Прекрасно. Книга.

– …А лимонад? Мы забыли купить лимонад!

Не может быть! Поверить не могу: семья напротив действительно посещала буфет. Они возвращаются нагруженные новой партией провианта. Мальчишка без промедления принимается за сэндвичи. Я инстинктивно тянусь за полотенцем: малец лопнет, теперь это неизбежно.

«Уважаемые пассажиры! Мы рады приветствовать вас…» – я вздрагиваю, как мне кажется, вместе со всем вагоном. Это динамики, мирно молчавшие до сих пор, взрываются оглушительным объявлением. Аварийно-громкий женский голос – приятный, но неимоверно громкий – заглушает все вокруг. В моих наушниках немеет даже Де Ниро, фильм с которым, оставив надежду на чтение, я пытаюсь посмотреть. Прошу проводника приостановить это звуковое насилие – он с первого раза не может расслышать, чего я от него хочу.