Музы в уборе весны (СИ)

Наконец до меня дошло, и я нервно рассмеялась.

— Ты похож на привидение! Когда ты в последний раз ел? А пятно на стене — это еда, которую ты бросил об стену? Эй, не надо так делать. Конечно, тут кормят просто ужасно, не считая запеканки, всё-таки это еда! Ну и обстановка тут, просто ужас! Что за условия?! Почему Халаты это никак не регулируют? Это же противоречит их же уставу!

— Думаешь, их волнует какой-то там устав? — горько усмехнулся Ворон, — Это пропащее место и пропащий город. Такой же запущенный, как и сами люди.

— Странно, почему мы не такие…

— Просто ты цветок, растущий из дорожной пыли.

— А ты?

— А я соловей, прославляющий его.

— Но ты же Ворон.

— Что, уже и помечтать нельзя?

— Смешной ты.

— А ты такая… Живая. Настолько живая, что даже я начинаю думать, что еще не разучился радоваться. И я рад, что сумел рассмешить такую, как ты.

Он просунул худую руку сквозь решетку.

— Скажи, это небо настоящее? Мне иногда кажется, что оно картонное. Словно изображение большого телевизора. И если я протяну руку ещё дальше, то наткнусь на твердое.

— Успокойся, всё вокрут настоящее. И ты настоящий. И я тоже настоящая.

— Откуда ты знаешь?

— А вот знаю и всё! По крайней мере, я уж точно настоящая.

— А мне не верится. Не верится, чтобы муза весны и возрождения обратила внимание на грязную нахохлившуюся пташку. И не верится, что это небо настоящее. И эти кусты с красными розами. И эти заросли тусклой травы. И то прохладное дуновение, приносящее запах цветения и пыли — тоже не настоящее!

Он убрал высунутую руку.

— Пусть так. Тогда не жалко сгнить здесь.

Я отвернулась и ушла. Он молча проводил меня взглядом, и этот взгляд впивался мне в спину, похожий на укус пчелы. Я сорвала цветок и подошла обратно к окну, протянув его Ворону.

— На, возьми.

Он недоверчиво принял его, повертев в руках.

— Что ты видишь?

— Розу. Красную розу с шипами. Ай!

— Что ты чувствуешь?

— Я укололся. Мне больно. И… У меня пошла кровь.

— Вот именно. Она уколола тебя., а значит, она настоящая.

— Настоящая…

Он, как завороженный, смотрел на палец, из которого показалось пятно крови размером с булавку. В его глазах затеплилась жизнь. И даже эта палата хотя бы ненадолго перестала быть угнетающей и темной.

— Что это вы тут делаете?

И очарование багряной крови сошло на нет. Клетка вновь сжала свои тиски, а роза упала на пол, мигом забытая.

Но, к счастью, это была Ласка. Ласка нас понимала, насколько это возможно для Халата.

— Что ты здесь делаешь, Элли? Это нестабильный пациент, его нельзя беспокоить.

— Я…

— Как вы вообще с ним познакомились?

Она осторожно заглянула в комнату. Ворон лежал на кровати, как ни в чем не бывало.

— Мы ведь не просто так его там держим. Его пока лучше оградить от людей, чтобы он не навредил себе или другим.

— Но это бесчеловечно! Вы не видите, что он там страдает?

— Вне больницы он бы еще больше страдал. Мы спасли его в самый последний момент. Я не буду тебе пересказывать его медкарту, ты всё равно ничего не поймешь, скажу кратко: нечего его беспокоить. Тем более, что ты темпераментная и с тобой довольно трудно. Возвращайся в свою палату, а то тебя заметят и проблемы будут. На первый раз я сделаю вид, что ничего не было.

Я пыталась до него докричаться, но наткнулась лишь на пустоту, тоскливую, похожую на всеми покинутую комнату с порванными рисунками и разбитыми кружками. Он закрылся, не успев стать живым. Он закрылся, не успев сбросить пыль с плеч и расправить крылья. Он закрылся, и даже кровь, алая, словно роза, не приведет его в чувства. Снова томится пташка в клетке и уже не смотрит на кажущееся картонным небо.

Я проснулась от того, что Габриэль от меня терлась, прижимаясь костлявым телом. Она была в одном нижнем белье.

— Ты что творишь?! — я сбросила её с себя.

— Сжалься, — заплакала она, — Поделись своим теплом! Сжалься!

Она вновь потянулась ко мне. Я отскочила от неё.

— Элис! — позвала я, на что та лишь громче захрапела.

Габриэль приближалась ко мне.

— Сжалься! Сжалься! Ты всегда такая теплая. Сжалься! Ты же всегда делишься теплом! Поделись и со мной!

— Элииииис! — я забилась в истерике.

— Да что у вас опять? — к нам вошла Ласка, — Элли, ты дашь мне подежурить спокойно?!

Она осеклась, увидев Габриэль. Я мрачно кивнула. Габи ползала, рыдая и размазывая по лицу слёзы и сопли. Я поспешила выйти, а Ласка принялась успокаивать Габриэль.

Я сидела в коридоре, свернувшись в клубочек и спрятав лицо в коленях. В коридоре было тихо, из какой-то палаты доносился храп и нечленораздельное блеяние. На этаже повыше кто-то ходил туда-сюда, громко топая. Пахло медикаментами, немытыми телами и кашей. Из нашей палаты доносились крики и плач. Вскоре показалась Ласка.

— Можешь заходить, Элли. Габриэль успокоилась.

— Что это вообще было? Она так внезапно напала на меня! Что она делала? Зачем ей это? Откуда это у неё?

— Она жертва насилия и хочет повторно пережить травмирующее событие. Такое не в первый раз встречается на моей практике.

— А меня-то за что?! Я похожа на насильника?!

— Ты не единственная. Она и к Элис приставала, и ко мне. И к санитарам.