С невестой, похоже, случилось что-то вроде истерики – она так и висела на шее отца, чуть растерянно поглаживающего ее по спине, крупно вздрагивая и, наверное, что-то говоря. Замершая лужайка ожила, словно по волшебству, все пришло в движение, и гости вдруг зааплодировали, причем дружно и громко. Но аплодировали они, конечно, не ему, Никите, а счастливой развязке, пятнам потрясающе красивого салюта и своим собственным судьбам, которые Бог осыпал бриллиантами, золотом, дорогими безделушками и, самое главное, – хрустящими купюрами – входными билетами в радостное и беспроблемное будущее…
* * *
– Айн момент, – Циммершлюз на секунду нырнул в салон и тут же вернулся, держа в руках пистолет с глушителем, который сразу с подозрительной ловкостью спрятал за спиной под пиджак.
– Зачем это? – вяло спросил Никита.
– В общем-то незачем, согласен, восемьдесят тысяч – не те деньги. Но опыт подсказывает мне, что некоторые люди могут думать иначе…
Они расположились на уставленной роскошными лимузинами стоянке, около «мерседеса» Марика, наслаждаясь неестественно теплым вечером и наконец-то пригодившимся бурхун-тэге, который еще даже не успел остыть. Было сделано всего по одному глотку, поэтому с миром еще ничего не произошло, но Никита уже знал, что миг волшебной трансформации все равно не получится зафиксировать, да и делать это совершенно ни к чему.
Небольшой лаковый кейс с деньгами лежал здесь же, на капоте. Никита понимал, что, получив за несколько часов работы такой космический гонорар, попросту обязан испытывать какое-нибудь особенное чувство, но ничего такого не было, и он немного злился на себя за это.
– Ну что, ты счастлив? – спросил Марик, элегантно закуривая. Он развязал безупречную бабочку, и та теперь тяжелой лентой спадала на его белоснежную рубашку, делая его похожим на киношного мафиози после бала.
Никита честно прислушался к себе, ощутил вросший в сердце кол проклятия и поморщился.
– Ничего, это от непривычки, – успокоил Циммершлюз. – Иметь деньги – это вообще-то хорошо. Расслабляет, успокаивает… Кстати, насчет записей ты, надеюсь, пошутил?
…Это было минут двадцать назад, сразу после выступления. Полина, девушка-менеджер по миллионерским гулянкам, подбежала к ним раскрасневшаяся, с горящими молодыми глазами и чуть растрепанной прической.
– Это потрясающе!.. Гениально!.. С ума сойти!.. Я… я никогда в жизни не слышала такой музыки. – Она смотрела на Никиту с восторженным удивлением. – Скажите, а где можно купить ваши записи?
– Нигде. Я не записываю свою музыку, – ответил Никита и покраснел.
Улыбка девушки стала беспомощно-растерянной, а пауза неловкой. Покраснев еще больше, Никита принялся выдергивать из пульта штекеры…
– Так ты пошутил? – повторил Циммершлюз.
– Нет, конечно. Мне это даже в голову не приходило…
– А, тогда понятно, – облегченно вздохнул Марик, выдохнув ароматное сигарное облако. – Главное, что теперь пришло… Так я на неделе продумаю все детали, йес?
– Ноу, – отрезал Никита.
Раньше он об этом действительно не думал, но сейчас вдруг понял, что сама мысль о том, что миллионы придурков, если захотят, будут пить пиво, трахаться и жарить шашлык под самое сокровенное, что хранит его измученная душа, оскорбительна и мучительна до боли.
Он в упор посмотрел на Циммершлюза.
– Это же все-таки не партия колбасы и не подмосковная дача…
– Не то слово!.. – Марик воодушевленно облокотился на капот совсем рядом с лакированным кейсом с деньгами. – Намного круче! Дача что – продал, и нет ее! Колбаса – вообще сплошная морока… А с музыкой, я так понимаю, у тебя никаких проблем нет… Погоди, тебе ведь даже студия не нужна, верно? В эту штуку, наверное, кассета вставляется – и все дела…
– Мини-диск… Да, вставляется, – твердо ответил Никита и жадно допил бурхун-тэге. – Вот только я ничего туда вставлять не буду.
– Почему? – Марик смотрел на него с искренним недоумением.
– Как вы не понимаете? – вздохнул Никита. – Это же музыка… Торговать ею вразнос – все равно что снимать на видео самые интимные моменты жизни и продавать их на каждом углу…
– Ну, во-первых, многие именно этим по жизни занимаются и неплохо себя чувствуют… – пожал плечами Циммершлюз.
– Многие чужих детей воруют и неплохо себя чувствуют…
– Согласен, – кивнул Циммершлюз. – Но сейчас не о них речь. Я действительно чего-то не понимаю. Тебя послушать, так все – от Бетховена до «Биттлз», не говоря уже о разных там Киркоровых и Гребенщиковых, блядуют по углам за низкий прайс!..
Никита так не думал, но на всякий случай угрюмо промолчал.
– А самое потрясающее, – Марик поднял блеснувший под фонарем лакированный палец, – что полчаса назад ты зарабатывал на жизнь, исполняя в присутствии сотен людей потрясающе красивую музыку. Но при этом сделать ее достоянием миллионов для тебя – западло и нравственное преступление, я правильно понял?
Никита тяжело вздохнул. Бурхун-тэге уже действовал вовсю – мир, покрывшийся золотой пылью, казался красивым и добрым до слез.