Музыка для богатых

– Вообще-то… – неуверенно начал Никита, – я немного расслабился, когда начал деньги зарабатывать. Нет, серьезно – половину получаю я, половину – Марик, а это вполне серьезные деньги…

– Верно, тут не подкопаешься, – серьезно согласился Витек. – Паразитировать на чужом труде – у еврейцев любимое дело! Я ему тоже отстегиваю, только по-другому. Зарплата моя, а бонусы по дивидендам – я же на фирме уже партнер – пополам. Выходит нехило… А ты, Шурка, даже не начинай! С тобой тоже все ясно!.. Четверых мужиков кормишь-обстирываешь! Да еще и помещение на тебе, а тут квадратов сколько? Тыщи три? Больше? Так что с тобой Циммершлюз тоже не в накладе…

– Так, ну усе… – чуть хлопнув себя ладонями по коленям, шаман неторопливо и уверенно поднялся. – Вы як хотите, а я пишов. Спасибо за пирожки, Шура…

– Ты чего, Харалдай, обиделся, что ли? – не понял Витек. – Кончай! Мы же не только о себе – о тебе тоже думаем!

– Глупости вы ото думаете… – укоризненно выдохнул шаман. – А я за спиною в Ароныча таки разговоры вести не буду…

И он медленно пошел к лестнице.

– Утэ-Бабай не велит? – шутливо крикнул Витек ему в спину.

– Не велит! – вдруг прогремел обернувшийся Харалдай совсем другим, не своим голосом, и воздух вокруг словно наполнился странным электрическим дрожанием. Перед друзьями стоял не полтавский автослесарь в спортивном костюме, а грозный проводник неведомых сил, живущих добром, но способных уничтожить.

У Никиты по спине пробежало несколько невидимых испуганных мурашек.

Улыбка Вити Иконникова застыла у него на физиономии, превратившись в глупую гримасу. Шон замерла, не поднимая глаз.

Постояв несколько секунд в абсолютной тишине, Харалдай повернулся и ушел, уютно хлопая задниками домашних шлепанцев.

…А Марик в тот день явился поздно, и Шон пришлось разогревать для него расстегаи в микроволновке…

…Так пролетела и теперь никак не могла прорваться к весне та московская зима – самая странная в недолгой жизни Никиты Бугрова.

Но в мелькании похожих дней и маленьких домашних открытий ярко, как кровинка на снегу, выделялось одно-единственное событие.

Дней десять назад Никита играл на роскошном корпоративе, посвященном не то снижению каких-то непонятных квот, не то увеличению еще более загадочных тарифов. Одним из главных персонажей действа был предприниматель Коржов – огромный шумный мужик с грубым, словно выструганным небесным рубанком, лицом и тяжелым, как свинцовое грузило, взглядом. На Коржове был очень дорогой, но мятый костюм, отчего сразу становилось ясно, что он ходит в одной и той же одежде и в офис, и на вечеринки. Говорил он мало, но громче всех, двигался стремительно, и Никите показалось, что даже партнеры его немного побаиваются. В этом не было бы ничего особенного – за время выступлений Никите пришлось повидать немало жутковатых московских персонажей, и он научился забывать о них, как только отзвучит музыка и довольный Марик клацнет замками заветного кейса, но…

В этом месте воспоминаний в Никитиной душе всегда радостной болью начинало пульсировать невидимое многоточие.

Рядом с Коржовым то и дело появлялась девушка – хрупкий русоволосый ангел в облаке синего шелка. И каждое ее появление вызывало в душе Никиты жаркую, ни на что не похожую судорогу. Он, как маньяк, весь вечер выискивал в толпе гостей ее легкую фигуру, не понимая и даже не стараясь понять, что с ним происходит. Сладкая мука длилась долго, бесконечно долго, а потом девушка вдруг оказалась совсем рядом, и их взгляды встретились…

И мир исчез. Нет, наоборот – появился… Нет, даже не так – он просто состоял теперь только из них двоих, и еще – из Никитиного сумасшествия, не имеющего ни имени, ни меры…

У нее были черные, с золотым отливом глаза… На виске пульсировала жилка… Губы чуть приоткрылись, словно выдохнув короткую тайну… Русая прядь упала на лицо… Шелк платья дрогнул под порывом волшебного ветра…

– Что, на молодую коржовскую супругу засмотрелся? – Вынырнувший из толпы Циммершлюз взял Никиту за локоть. – Как художник художника – понимаю. Но не советую. Он мужчина серьезный и, говорят, с очень дурным характером. Думаю, не врут… К тому же нам – на манеж, на манеж, музыку – в массу, денежки – в кассу…

Еврей потянул его за руку сквозь толпу, но Никита знал, чувствовал – она смотрит вслед, смотрит не отрываясь, и жилка на ее виске подрагивает в такт его сердцу…

Он не помнит, что и как играл в тот вечер, но все прошло хорошо. А сразу после выступления Марик, как назло, начал в суетливой спешке тащить его домой, хотя обычно поступал наоборот, советуя побродить среди чужих полупьяных людей в дорогой одежде (он называл это «приобщиться к цивилизованной жизни»).

Никита не спорил, но двигался, как под гипнозом, то и дело вскидывая голову в надежде разглядеть ее…

У него получилось. Она была далеко, но стояла неподвижно посреди колышущегося моря спин и физиономий. Она смотрела на него. Она не улыбалась. Она не мигала. Она…