Музыка для богатых

Бившее в окна солнце было неестественно, забыто ярким, а сидящие вокруг обитатели пентхауса смотрели на него с добротой и облегчением, как взрослые – на спасенного ребенка, напугавшего всех высокой температурой.

Почему-то первым, что отметил Никита, было то, что Шон уже не казалась убитой горем. И еще – что она похудела. А похудев, стала очень похожей на англичанку, причем самую типичную. На покойную леди Диану. Точно такие девушки толпами шли ему навстречу во время его давних лондонских прогулок.

Витек тоже немного осунулся, но, в отличие от подружки, лучше выглядеть не стал. Он по-прежнему был похож на пехотного капитана, но теперь – на уже побывавшего на фронте.

Харалдай в спортивных штанах и футболке и Марик в каких-то неимоверных джинсах и косоворотке от Армани были прежними. Время их не коснулось.

– Ну як ты, Никита? – мягко спросил шаман, подойдя и положив пухлую пролетарскую ладонь на Никитину грудь.

Никита впервые в жизни понял, почему целуют руки благодетелям и священникам. Раньше эта процедура (особенно когда речь шла о двух мужчинах) казалась ему диковатой и унизительной. А сейчас он сам почувствовал простое и ясное желание поцеловать грубую руку шамана. Но вместо этого просто накрыл ее своей ладонью.

– Как я? Харалдай, милый… Это ты спрашиваешь, как я?.. Да я… так, как ты сделал! Ты, слышишь? Господи, мне так хорошо в жизни не было! Прямо чудо какое-то!.. Ты – не шаман, нет. Ты – волшебник, ты – спаситель, ты…

– Да шо ты, Никита, у самом деле… – смущенно потупился шаман и убрал руку. – Заканчивай эти дела… Я тоби уже давно говорыв: давай, давай, так ты ж сам…

– Я – идиот, да… – счастливо выдохнул Никита. – Был идиотом…

Он не просто чувствовал себя хорошо. Его прошедшее через муки и колдовство тело вспомнило вдруг все – счастливую ясность мыслей, упругость каждой молодой мышцы, желание быть стремительным и сильным. И забыло, что можно чувствовать себя иначе.

«Так, наверное, радуются жизни молодые волки, – почему-то подумал Никита. – Откровенно и жадно, без дополнительных причин. И они правы…»

Он глянул на Марика, и тот улыбнулся ему – очень тепло, но все равно иронично. Наверное, по-другому он просто не умел.

Шон и Витек ерзали на стульях и обменивались заговорщицкими взглядами.

– Ну, Харалдайчик, милый, ну можно уже?.. – протянула англичанка.

– Ну давай. Шо из вами делать… – добродушно выдохнул шаман.

Шон вскочила, что-то неловко пряча за спиной, в секунду оказалась рядом и со смешной торжественностью спросила:

– Ну что, ты готов?

– Готов. – Никита понятия не имел, о чем идет речь. Просто он был готов ко всему.

Радостно-взволнованная Шон выудила из-за спины довольно большое прямоугольное зеркало, и Никита увидел в нем незнакомого молодого человека – коротко стриженные волосы, мужественные складки вдоль покрытых щетиной худых щек, несколько свежих шрамов – в углу рта и на брови, жестко-свинцовое выражение спокойных глаз. Никита никогда не видел раньше этого парня, но тот нравился ему куда больше, чем он сам, прежний Никита.

– Мальчик вздрогнул и как-то сразу стал старше… – насмешливо нарушил затянувшуюся тишину Марик.

– Не слушай Циммершлюза, Иваныч! – отчеканил Витек. – Нормально выглядишь! Как правильный русский пацан!

– Да, круто… – мягко улыбнулась Шон, и Никита снова отметил, как она похорошела.

Правильный русский пацан в зеркале улыбнулся. Зубы у него были нереально, по-голливудски правильными. Ровные, белоснежные, с хищными искорками на кончиках клыков.

– И зубы?! – Никита потрясенно посмотрел на Харалдая.

– Та не, ты шо… – потупился тот. – Цэ Ароныч из якоись супермодной клиники бригаду водил. Четыре дня шось пиляли, меряли… А я только цэе… анестезию обеспечивал…

– Все как один – маланцы, – уточнил Витек.

– Цэ точно, денег узяли – хай Бог мылуе!.. – со вздохом согласился Харалдай.

– О, начинается! Они просто завидуют, маэстро, не обращайте внимания. Да и вообще, в обществе рыночного соцреализма кто не кусает – тот не живет! – весело отозвался Марик, доставая свою коричневую сигарету.

– Ой, не, Ароныч, извиняй… – всполошился шаман. – Курыть – туды, у корыдор… Да й вообще, цэе… больному покой нужен…

Он снова оказался рядом, на этот раз – с крупным аптечным бутылем, в котором вязко перекатывалась жидкость цвета недавней Никитиной боли.

– Давай, Никита, як я учил, два глотка…

– Бурхун-тэге? – успел спросить Никита, прежде чем послушно припасть к горлышку.

– Та не, цэ так, лекарство…

Шаман ответил отчетливо, но почему-то тихо, словно издалека. Но до того, как второй глоток густого сладкого зелья успел сползти в зажившую душу Никиты, он уже спал.

Когда он проснулся, рядом сидел Циммершлюз. И это было лучшее, что могло произойти, потому что у Никиты накопилось множество вопросов. И почему-то ему казалось, что еврей знает ответы на каждый из них.

– Марик, что это было? Прям мыльная опера какая-то… Только с кровавым концом.