Музыка души

– Мама, что это? – спросил восхищенный зрелищем Петя.

– Дворцовая площадь и Зимний дворец. Там живет император.

Восхищение Пети еще больше возросло, но площадь скоро скрылась с глаз. Зато открылась новая, не менее восхитительная картина. Набережная делала полукруг, в центре которого расположился очередной дворец, по своему виду напоминавший античные постройки, а по краям полукруга стояли колонны, украшенные рострами. На самом верху колонн горел огонь – наверное, они служили маяками.

Наконец, доехали до дома Меняева на Васильевском острове, где им отныне предстояло жить. Небольшой, по сравнению с постоянно встречающимися дворцами, дом стоял одиноко, отдельно от всех. Одной стороной он выходил на Неву, на Тучкову набережную, по которой они приехали; а другой – на Биржевой и Волховский переулки.

На следующий же день Петю и Колю отправили на обучение в пансион Шмеллинга. К восьми часам они были на месте. Братья с опаской смотрели на галдящую, напоминающую бурное море, толпу учащихся. После спокойного родного дома пансион казался вавилонским столпотворением. Это мельтешение утихло, только когда прозвенел колокол, возвещающий начало занятий, и все разошлись по классам.

Учитель – полноватый лысый мужчина – представил новеньких товарищам по учебе:

– Николай и Петр Чайковские с сегодняшнего дня будут учиться с вами. Они по семейным обстоятельствам только что переехали в Петербург. Надеюсь, вы поможете им освоиться, – и, уже обращаясь к братьям, добавил: – Проходите, садитесь.

Свободное место нашлось лишь на задней парте, и пришлось идти через весь класс под любопытными, насмешливыми, а порой и презрительными взглядами мальчишек. Это задевало: почему на них так смотрят, ничего о них не зная? Или столичные всегда так относятся к провинциалам?

Здесь все было чужим, непривычным – начиная от равнодушных учителей, просто вычитывающих лекцию, не заботясь о том, поняли ли их дети; и заканчивая толпой враждебно настроенных пансионеров, которые на первой же рекреации начали задирать новичков. В результате Петя и Коля подрались с одноклассниками, что только усугубило их негативное впечатление от пансиона.

Но это бы еще полбеды – братья быстро научились отвечать на подначки и давать сдачи обидчикам – а вот учеба становилась непосильным бременем. Они поступили в пансион в разгар учебного года, и, даже учитывая прекрасное домашнее образование, им пришлось нагонять слишком много, так что нередко они просиживали за уроками до поздней ночи.

Мальчики похудели, осунулись, побледнели, их веселость пропала – они стали серьезны и постоянно сосредоточенны. На этом фоне тоска по покинутому Воткинску и любимой гувернантке стала еще острее. И когда маменька сообщила, что от мадемуазель Фанни пришло письмо, Петя заплакал от счастья. Жадно не прочитав даже, а проглотив письмо, он тихонько вздохнул:

– Хочу, чтобы и Москва, и Петербург оказались лишь сном, и я проснулся бы в Воткинске, рядом с милой мадемуазель Фанни…

Мама грустно вздохнула на его слова и потрепала по голове:

– Я понимаю, что сложно привыкнуть к новой жизни, но что ж сделаешь, Петенька, так сложилось. Мы должны быть мужественны.

Единственной отрадой петербургской жизни были поездки в театр по выходным. Впервые оказавшись в этом поистине волшебном месте, о котором мечтал после рассказов Зины, Петя замер от восхищения при виде огромного величественного здания, на подъезде к которому стояло множество экипажей. Нарядные дамы, элегантные мужчины выходили из них и поднимались по широким ступеням. А уж внутри… Роскошный зрительный зал с громадной люстрой и обитыми бархатом ложами поразил воображение. Но когда зазвучала музыка, он забыл обо всем на свете, с головой погрузившись в чудесный мир звуков.

Обилие новых впечатлений пагубно отразилось на здоровье Пети: всю ночь прометавшись в бреду, на следующий день он проснулся с высокой температурой. С тех пор здоровый прежде мальчик начал часто болеть, и посещение пансиона стало чрезвычайно нерегулярным. Физическое и эмоциональное переутомление привело к тому, что Петя из ласкового послушного ребенка сделался капризным и раздражительным: от каждого пустяка он ударялся в слезы.

А в начале декабря братья заболели корью. И если Коля поправился довольно быстро и вернулся в пансион, у Пети болезнь дала осложнения, довершив нервное расстройство. У него начались нервные припадки, и по настоянию докторов все занятия, включая музыкальные, были прекращены. А ведь они едва успели начаться под руководством приглашенного учителя Филиппова.

Петя был безмерно счастлив, получив возможность постоянно быть дома с обожаемой мамашей, с Сашенькой и Полей, избавившись от необходимости ходить в ненавистный пансион и быть в обществе либо равнодушных, либо враждебно настроенных одноклассников.

Под влиянием благотворной домашней обстановки нервные припадки прошли, да и физическое здоровье поправилось. Но прежнюю детскую безмятежность и ясность было уже не вернуть. Для Пети началось взросление.

***