Музыка из уходящего поезда. Еврейская литература в послереволюционной России

Авторы-евреи, писавшие как на идише, так и на русском, и до, и после Второй мировой войны «сохраняли верность местечку», невзирая на его уничтожение. Созданный литературным воображением мир стабильной еврейской жизни XX века – совершенно неожиданная черта еврейской литературы в России и на Украине советского и постсоветского периода. Контуры этого мира заданы заранее; здесь все, что делается, делается по-еврейски; время движется упорядоченной чередой будней и праздников; катаклизмы случаются, но мира не разрушают. Место и время привязаны друг к другу; как отмечал Кипнис, его местечко Словешне не может в пятницу оторваться от Шаббата, что бы ни случилось. Персонажи вписаны в этот замкнутый еврейский мир, и даже если они его покидают, то увозят с собой его ритмы. Такой образ провинциального еврея резко контрастирует с более распространенным портретом мобильного космополитического еврея, который дома и везде, и нигде. Общественное положение еврея как посредника, переговорщика и агента, а также стереотипы, связанные с этими ролями, были широко распространены в царской России. Установление в 1920-е годы советской власти открыло евреям новые пути в только что созданную элиту. В Главе 7 рассмотрены всевозможные способы, которыми евреи вживались в свои роли переводчиков и посредников внутри культуры советской империи. Советское общество использовало космополитический потенциал евреев (которые никогда не упускали открывшихся перед ними возможностей) и одновременно демонизировало евреев за создание космополитической культуры и участие в ней.

Глава 7 Перевод империи

Ах, восточные переводы,

Как болит от вас голова.

Арсений Тарковский. Переводчик

Большевистская революция вдохнула новую жизнь в искусство литературного перевода на русский язык. Уже в 1918 году новое правительство запустило масштабный проект под названием «Всемирная литература» с целью перевести на русский основные произведения европейской словесности. Переводы сохраняли свою важность на протяжении всего советского периода: по подсчетам М. Фридберга, 70 % художественных произведений, которые публиковались в СССР в 1970 году, составляли переводы [Friedberg 1997: 5]. В 1920-е и 1930-е годы переводы были накрепко привязаны к революционной реформе русского языка и культуры, к перестройке национальных языков и культур, ранее являвшихся частью царской империи[250]. Занятие переводом, и как поддерживаемая государством деятельность, и как форма культурной политики, обрело свои окончательные контуры в среде, где создание, концептуализация «национальных различий» и управление ими фундаментальным образом изменялись от десятилетия к десятилетию, и параллельно вскрывались лежавшие в их основе многочисленные противоречия между поощрением и контролированием культур нацменьшинств, между социологическими и биологическими моделями этих различий. Так называемая «дружба народов» и связанные с нею институты и организации прожили долгую и плодотворную жизнь, сохранившись и далеко за пределами 1930-х годов, в послевоенный и позднесоветский периоды. Перевод играл важнейшую роль в государственном проекте развития культуры национальных меньшинств и, более того, в создании «единой социалистической культуры» [Швейцер 1987: 9].