Музыка из уходящего поезда. Еврейская литература в послереволюционной России

В статье «Национальная поэзия в русских переводах», опубликованной в 1934 году, Выгодский решительно возражает против гомогенизации русских переводов стихов писавшего на идише П. Маркиша, чья уникальная творческая личность и богатый литературный язык теряются в русских вариантах. Выгодский (1893–1943) был поэтом, литературоведом, критиком и переводчиком. Он родился в Гомеле, окончил гимназию, получил диплом литературоведа в Санкт-Петербурге. Владел более чем десятком языков, в том числе ивритом и идишем, особенно интересовался современной ему поэзией на этих языках. В его архивах лежат подготовительные материалы к нескольким масштабным антологиям еврейской литературы, которые так и не вышли в свет. Лучшие поэты, писавшие на иврите, по словам Выгодского, пытались в своем творчестве объединить еврейские и европейские подходы [Выгодский 1920е]. Прекрасное знакомство с европейской литературой делало Выгодского «культуртрегером», однако не в том смысле, что он являлся советским функционером от культуры. Он не вписывался в рамки русоцентричного подхода к культуре, возникшего в 1930-е годы. Для Выгодского литература всегда оставалась «мировой литературой», в которой еврейская – от творчества поэтов испанского «золотого века» до автора XX века Маркиша и писавшего на иврите С. Черниховского – играла очень важную роль.

Помимо прочего, Выгодский переводил Гейне на эсперанто, но лучше всего он известен как переводчик латиноамериканских и испанских писателей на русский. Он входил в круг, к которому принадлежали Ахматова, Мандельштам, Зощенко, критики-формалисты В. С. Шкловский и Ю. Н. Тынянов, а также его двоюродный брат психолог Л. С. Выготский (он изменил написание фамилии, чтобы его не путали с Давидом). Выгодского арестовали в 1938 году вместе со многими ленинградскими авторами и переводчиками – среди них были, например, Б. К. Лифшиц, В. А. Зоргенфрей и Н. А. Заболоцкий; эти массовые аресты стали известны как «дело литераторов» и «дело переводчиков»[258]. Сфабрикованные обвинения имели мало общего с содержанием их литературной работы. Тем не менее, связей Выгодского с латиноамериканскими, французскими, испанскими и американскими писателями, издателями и частными лицами (с некоторыми он переписывался на эсперанто), равно как и с Испано-американским обществом, где он был одним из сооснователей, хватило, чтобы обвинить его в контрреволюционной деятельности. Контакты с Другими с Запада – неотъемлемая часть его переводческой работы – сделали его опасным для режима, занимавшегося построением социализма в одной отдельно взятой стране. Выгодский скончался в лагере в Казахстане в 1943 году[259].

В 1930-е годы Выгодский был штатным сотрудником журнала «Звезда» и часто писал про переводы с языков национальных меньшинств СССР. Он планировал выпустить отдельный номер, посвященный еврейской литературе. Выгодский настаивал на том, что в рамках концепции советской литературы нужно сделать упор на разнообразие языков. Советская поэзия, писал Выгодский, состоит не только из произведений русских писателей, к ней относится и творчество тех, кто пишет, в частности, на русском, армянском, грузинском и идише [Выгодский 1934]. Выгодский развивал идею многоголосия, использовал понятие литературного «гибрида» и особо отметил украинского поэта И. Ю. Кулика за использование «негритянско-украинского гибрида» в стихотворении «Черная эпопея» [Выгодский 1934:165]. Бабель, Гехт, Каверин и Сельвинский тоже использовали в своем творчестве литературные гибриды, сочетая идиш и русский и создавая языковое пространства на их стыке¹¹. По словам современника Выгодского Бахтина, гибридная конструкция – это единое высказывание, включающее в себя два стиля, языка и две системы верований. Гибридные высказывания децентрализуют язык, поскольку тянут в сторону, противоположную объединяющей силе[260]^[261]. Политика перевода в тот период делала особый упор на объединяющую русоцентрическую и соцреалистическую литературу. С учетом этих обстоятельств слова Выгодского в защиту использования гибридов приобретают особое значение. В них отражено то, что Л. Венути называет «переводческой этикой различий» – практикой, предполагающей уважительное отношение к иноязычности переводимого произведения и внедрение некоторой странности в язык перевода [Venuti 1998: 81–87].