Музыка из уходящего поезда. Еврейская литература в послереволюционной России

Произведения поэта и переводчика С. И. Липкина (1911–2003) представляют собой выдающийся пример этого явления. Липкин родился в Одессе, в ранние годы был протеже Багрицкого. Некоторые его стихи печатались в начале 1930-х, однако на протяжении почти всей советской эпохи до читателя доходили только его переводы. Липкин вращался в одних кругах с поэтом, художником и переводчиком А. А. Штейнбергом, поэтом Слуцким и писателем Гроссманом. Ш. Маркиш несколько предвзято пишет о том, что Липкин, по крайней мере до 1968 года и публикации неоднозначного стихотворения «Союз», где были отсылки к Израилю, «в целом считался благонадежным представителем литературного “истэблишмента”, знал и ценил свое место» [Markish 1991:210]. В 1979 году Липкин вышел из Союза писателей, в котором состоял с момента его основания в 1934-м, в знак протеста против исключения молодых авторов, участвовавших в издании неофициального литературного альманаха «Метрополь»[283]. В стихах его постоянно звучит тема нацистского геноцида, как в произведениях, которые писались в советские годы, так и в более поздних[284]. Как и Гроссман, в неопубликованных работах он сравнивал нацистские лагеря с советскими.

Большую часть своей творческой деятельности Липкин трудился на государственном предприятии, занимавшемся переводом «литератур народов СССР». Среди авторов, которых он перевел с идиша, Маркиш и Галкин. Липкин пользовался подстрочниками и создавал русскоязычные варианты произведений авторов из Средней Азии, включая и содержавшие неприкрытую лесть Сталину в 1930-е. В своих воспоминаниях, опубликованных в 1997 году, Липкин описывает, как переводил с киргизского поэму под названием «Товарищу Сталину». Подстрочник был «полуграмотный», а на работу над восьмистраничным текстом у него было всего несколько часов. Партийные чиновники, давшие ему это поручение, сказали, что хотят просто поощрить автора и он, Липкин, может сокращать текст, как ему вздумается. Липкин вспоминает, что поставил перед собой задачу сымитировать киргизский народный стиль со сложной рифмовкой. Совершенно очевидно, что Липкин финкельмайезировал поэму, которая была опубликована в газетах, а впоследствии включена в антологии и принесла ему мгновенный успех.

Среди среднеазиатских эпосов, которые вышли в переводе Липкина, калмыцкий «Джангар» и киргизский «Манас». Киргизский относится к тюркским языкам, на нем говорит преимущественно мусульманское население сегодняшнего Кыргызстана, ранее входившего в состав СССР и расположенного на границе с Китаем. В эпосе описано сопротивление киргизов китайскому и монгольскому завоеванию, а также попытки разрозненных племен объединиться под предводительством героя Манаса. Липкин усматривал в «Манасе» влияние Исхода, проникшее туда через Коран. Он вспоминает свой разговор с М. О. Ауэзовым, известным советским специалистом по этому эпосу, по ходу которого Ауэзов спросил, как Липкину, горожанину, «удалось передать поэзию перекочевок, запахов дымных юрт». Липкин ответил: «Я вспоминал» [Липкин 1997: 445]. В детстве он изучал еврейскую Библию в оригинале и впоследствии использовал ее текст в своих стихах. Его трактовка влияния Исхода на «Манас» свидетельствует о том, что ему был близок идеал сионистов, при этом свою связь с киргизским эпосом он формулирует именно как еврей. Переводя на русский «Манас», он, по сути, переводил свои еврейские размышления в доступную ему литературную форму. Оставаясь в пределах советской национальной политики, Липкин пытается выполнять гибридный перевод чужого текста, одновременно являющийся самопереводом. Собственную его этику различий мы видим в стихотворении 1984 года «Двуединство». Поэт открыто отвергает принятую в советском государстве связь между религией и нацией и призывает к единому представлению о религии, вне зависимости от языка. Заканчивается стихотворение строками: «Будем в мечети молчать с бодисатвами /И о Христе вспоминать в синагоге» [Липкин 2008: 320]. Смещая с привычных мест религиозные обряды, общину и сакральное пространство – например, евреи в синагоге вспоминают Христа – и выстраивая ряд из русских и нерусских слов, обозначающих мечеть, буддизм и синагогу, – Липкин создает ощутимое чувство различия.

Что же касается его переводов, они поднимают и другие вопросы. Прочтение киргизского эпоса через призму библейского Исхода и сионистских взглядов самого переводчика могло повлиять на трактовку исламских и коранических элементов оригинала. Положение Липкина как переводчика киргизского эпоса неоднозначно по своей сути. Он видит в своих переводах некую форму «письменного ответа», то есть апроприации языка центра и использования его в целях, строго противоположных политической идеологии. Однако давая свой еврейский ответ Советскому Союзу, Липкин, по всей видимости, переписывал и изменял голоса других в тексте оригинала[285].