Музыка из уходящего поезда. Еврейская литература в послереволюционной России

Фефер, Маркиш, Бергельсон и другие авторы, писавшие в СССР на идише в 1930-е годы, прекрасно знали о росте антисемитизма в Германии. Бергельсон вернулся в Москву только в 1934 году, одной из причин его возвращения стало растущее давление на евреев в Германии, хотя свое влияние оказали и активная поддержка в СССР культуры на идише, и привилегии, которыми пользовались литераторы. Советские идишские писатели могли без труда перечислить преимущества, которыми евреи пользовались в СССР. Фефер в речи на Первом съезде советских писателей в 1934 году описывает застарелые проблемы еврейской диаспоры и подчеркивает, что у советских еврейских писателей, как и у еврейских рабочих по всему миру, есть единственная подлинная родина, СССР. Палестина, по словам Фефера, никогда не была домом для еврейских масс, а только для еврейских эксплуататоров; более того, Палестина теперь – колония британского империализма [Луппол и др. 1934: 167].

С созданием в 1934 году Еврейской автономной области СССР стал первой в мире страной, где у евреев появился свой национальный очаг; одновременно правительство тем самым решало некоторые свои политические и военные проблемы на Дальнем Востоке. Как пишет Ц. Гительман, в Биробиджане евреям предлагались «экономическая реабилитация и общественное уважение, которые им давал сельскохозяйственный труд; а также сохранение и развитие языка, культуры и – подспудным образом – самого еврейского народа – через компактное проживание» [Gitelman 1998а: 8]. Советская национальная политика, в рамках которой и возник Биробиджан, содействовала развитию культур национальных меньшинств, но при этом недооценивала межнациональные различия и оказалась убийственной для некоторых представителей национальных групп.

Первым этапом этой политики, в 1920-е годы, стал эксперимент, который Ю. Слезкин и Т. Мартин называют «положительной дискриминацией»: советское правительство активно развивало национальные культуры, литературы и языки, подавляло «русский шовинизм» и давало представителям национальных меньшинств приоритетный доступ к высшему образованию и трудоустройству[85]. Развитие печатной культуры на национальных языках многочисленных проживавших в СССР этнических групп стало ключевым инструментом как поддержки национальных культур, так и внедрения советского социализма на национальном уровне; из этого выросла политика коренизации. Народы, не имевшие собственной территории, в том числе и евреи, представляли собой проблему, поскольку национальность привязывалась к месту проживания; впрочем, создание Биробиджана помогло решить эту проблему. До биробиджанского проекта за евреев отвечала Евсекция КПСС. Культурная деятельность на идише, который был признан национальным языком евреев, в этих условиях процветала[86].

Советский идеологический подход к культурной деятельности на национальных языках во многом пересекался с представлениями русско-еврейских интеллигентов о светской культуре на идише [Shneer 2004: 91]. Количество газет, журналов и книг на идише в 1920-е годы значительно выросло [Gitelman 1972: 332]. Параллельно шел рост числа объединений писателей на идише, подъем театра и других форм культурной деятельности на еврейском языке [Shneer 2004: 134–178]. С. Диманштейн, ведущий политик в области советского идиша в этот период (помимо прочего, он возглавлял Институт национальностей), в 1934 году так сформулировал связь между коренизацией и Биробиджаном: «в Еврейской автономной области, где будут сосредоточены компактные массы еврейских рабочих, будет проще строить еврейскую культуру социалистическую по содержанию и национальную по форме» [Dimanshtein 1934: 8][87]. При этом Маркиш, Бергельсон, Фефер, Горшман, Гехт, Бабель, Михоэлс и Зускин создавали произведения, в которых «национальные», то есть еврейские элементы не ставились в подчинение социалистическому строительству. В творчестве этих писателей, новом типе единения разных элементов, возникало уникальное еврейское пространство, вписанное в рамки советской культуры того периода.

Впрочем, у акцента на активизацию национальной культурной деятельности была и своя темная сторона: «народы, живущие в диаспоре, безусловно, причислялись к враждебным нациям и подпадали под массовые депортации, аресты и расстрелы» [Martin 2001: 423]. В рамках советской национальной политики 1930-х годов предпринималась попытка поместить идентичность, язык, национальную принадлежность и территорию в единую сетку отношений. Вот как Слезкин описывает сдвиг к фиксированной структуре национальной и личной идентичности: