Музыка льда. Осколки

В короткой нет четверных. И впервые это хорошо. У Маши нет акселя в 3,5. И это тоже хорошо впервые. Квадистка с программой без ультра-си — это сейчас гарантия того, что совсем ужасно не будет. Пусть не гарантия, но хотя бы надежда.

Перед первыми тактами музыки Маша дышит. С началом мелодии — дышит, ожидая миг первого движения. Пытается найти мышцам хоть сколько-то кислорода. Виктория стоит монолитом у бортика, и вокруг нее вибрирует энергия такой силы, что раскидывает мужчин в стороны. Они оба ей сейчас мешают. Мешают держать эту девочку своим взглядом. Неотрывным. Гипнотическим. Осязаемым физически.

Каждый раз ее спортсмены цепляются за глаза тренера, когда что-то идет не так, в надежде поймать силу, веру, стойкость. Сегодня все это нужно резонанснее, больше, сильнее, чем обычно, потому что грядет беда и боль, трагедия так близко, что ближе не бывает.

Синеющие губы заметны уже перед первым прыжком, когда впереди почти вся программа. Что держит спортсменку надо льдом и дает силы набирать скорость, вращаться, прыгать, известно одному богу, Маше и женщине за бортиком, не отрывающей взгляда от девушки на льду.

Во время короткой ласточки янтарные глаза зацепляются за зеленые и питаются, питаются, питаются энергией непроницаемой женщины в черном. Воздуха нет совсем, легкие работают вхолостую, когда начинается вращение. Тело мучительно устало, Тело неуправляемо. Все, что остается — это характер. Именно он заставляет руки, которых не чувствуешь, найти конек и зацепиться в кольцо, а потом мучительно тянуть себя вверх.

Где-то за спиной Виктории стонет при виде умирающего и нечеловеческими силами спасенного вращения Ландау, нервно топчется Григорьев. Силы отданы туда, на лед. Домбровская совершенно не замечает того, что происходит вокруг и, попытайся кто-то отвлечь ее от спортсменки на льду, пожалуй, может убить. Она видит только, как смерть элемента перерождается в жизнь и рост.

Максимова заканчивает финальную дорожку. Виктория ослабляет внимание и почти тут же чувствует, как с двух сторон приближается поддержка. На последнем аккорде она откидывается спиной на плечо Ильи, и от глаз проступает возраст, который только обостряет слишком контрастный макияж. Холодная маска на лице скрывает большую часть чувств, оставляя одни глаза. Глаза древней мудрой старухи, которым сотни лет.

Маша едва перебирает ногами. Какое счастье, что лед скользкий. Обычно они упоминают это качество их рабочей поверхности лишь в отрицательном смысле, как создающую неприятности непредсказуемость, но сейчас скользкая гладь — подарок. Маша доберется сама до бортика. И, едва дойдя до калитки, падает на грудь Домбровской. Последний шаг со льда они делают вместе. Неразрывные, как всю эту ужасную длинную короткую программу. Фигуристка все время коротко вдыхает-вдыхает-вдыхает из своего тренера такой необходимый воздух и силу. Тренер, держа плотно девушку, грудью в грудь, длинно выдыхает свою силу, чтобы дать ей дойти несколько метров до места ожидания оценок. Никто не знает, есть ли у Вики эта сила, но, даже если нет, она ее отдаст девушке, дышащей судорожно в ее ребра.

Конечно, Домбровская сделает формальную часть своей работы: задаст вопрос о снятии с произвольной. Ну, теперь-то Маша обязана понять, что она ее не докатает до конца. Маша, может, и понимает. Но непреклонное ”нет” остается все тем же. А это значит, нужно уложить ребенка отдыхать и ехать за его мечтой, чего бы та мечта ни стоила им всем в конце концов.

Они выходят в вечерний мороз Красноярска. Город переливается снежными искрами под светом фонарей, пока команда бредет к шаттлу, увозящему спортсменов и тренеров в гостиницу. Маша похожа на себя саму. Отдаленно. Но она хотя бы дышит. Никогда никто из взрослых уже не забудет лицо девушки, которой не хватало вдоха. И никто из них не хочет повторения этого, а оно неизбежно.

Илья молчалив. Миша неожиданно говорлив. Вика задумчива. И только спортсмен веселы, даже те, кто видел умирание Маши на льду. Хорошо быть невзрослым, недопонимать, верить в собственный героизм и всемогущество как во что-то простое и реализуемое. Любой из этой братьи с коньками наперевес готов идти по Машиному пути, если придется. Смогут не все, но никто, даже тренер, не скажет, кто сможет, а кто — нет. Домбровская, по крайней мере, не стала бы делать ставки ни на кого, даже на Машу вторично. Свой предел преодолений есть и у Максимовой.

Мы были там, где, выйдя в новый круг, кончалась лестница…