Музыка льда. Осколки

В этот момент, под аплодисменты сидящих на трибунах, Виктория понимает, что ничего не страшно. И ничего никогда не произойдет с Машей Максимовой. И неважно, будет ли когда-то вскрыта “проба Б”, найдется ли неправильный пик в ее биопаспорте. Маша навсегда летит по этой дорожке шагов с этой улыбкой и светящимся взглядом, а зал поддерживает ее без остановки. И этим она защищена от любых кривотолков и любых неудач. “Все будет хорошо”,— повторяет слова Максимовой Домбровская, когда Миша раскидывает победно руки, Илья вскидывает голову, безуспешно пытаясь удержать слезы, а сама она, сжимает Машины чехлы и поднимает вверх кулаки, то ли вознося хвалу, то ли благодаря небо за то, что отдало им их давно потерянные души.

Григорьев сгребает всех в общее объятие. Виктория прижимается к плечу рыдающего Ильи, еще почти держа себя в руках и находя в себе силы оттолкнуть его за камеры, а может, это он, чувствуя, что сейчас прорвет плотину вечной сдержанности, утаскивает ее подальше от прямого обзора. Слишком много чувств, обретения и потери. Все оказалось настолько хорошо, что без слез дышать невозможно. Хочется уткнуться в мужское плечо, остаться один на один и выплакаться друг другу своим освобождением.

Еще при выходе из финального прогиба лицо фигуристки светится только счастьем, но с первыми шагами во взгляде проступает мука человека, который оставил все на льду.

И лишь глаза ее цепляются за улыбку тренера, которую, если и можно как-то перевести в слова, то лишь восхищенным: "Ну ты даёшь, Максимова!". Ещё что-то непонятное читается в этом взгляде, но такое безумно нежное, что смотреть невозможно.

Маша практически лежит на мягкой долгополой черной шубе Виктории Робертовны, вдыхая лёгкие духи, которыми пропитана одежда. И с ними силу и покой. Внутри нее поет каждая усталая клетка песнь радости, которая дается лишь тем, кто честно делает свое дело и идёт своим путём.

Илья держит в объятьях двух самых лучших девочек на Земле. Его девочек. И вспоминает, не вспоминая, тонкую ручку Маши, с медленно текущим раствором, холодные пальцы Вики, которая всю ночь рассказывает о своих фигуристах, их победах и поражениях. Сейчас только об одном он думает: "Не надо мне никаких детей, Эр, кроме этих. И никого мне не надо, кроме тебя".

Но Домбровская уже отошла, оставив Машу на ее самого верного рыцаря в их тренерском штабе. Впереди Катя, а значит все сведено к началу и прошлое обнулилось. Даже после такой победы нужно вставать к бортику, словно ничего и не было до этого. Словно ты выводишь своего самого первого спортсмена и вам нужно ещё доказать, что вы оба имеете право быть здесь: он на льду, ты за бортиком. Так будет всегда. Каждый сход со льда обнуляет все заслуги тренера. И нужно начинать с самого начала, будто и не было былых заслуг, прежних чемпионов.

Пока тренер держит Катины руки, говорит ободряющие слова подготовки, дышит с ней в унисон, смотрит прокат, в кармане безостановочно вибрирует поздравлениями телефон. Для всего мира главное произошло, а для Виктории главное — в этом моменте и Катинов последнем движении руки, завершающем ее прокат.

Не — только я, но все, кто с нами рядом, глядят туда, где свет тобой разъят

На старой подмосковной даче, где до сих пор стоит рояль, на котором уже годы никто не играет, прячутся тени покойных подруг и друзей в складках портьер, а в воздухе призраком прежних дней витают победы ее учеников и ее собственные, в удобном вместительном кресле сидит больная старая женщина, хрупкая от собственной ветхости.

Венера Андреевна уже давно не живет будущим, даже завтрашним днем. Все, что ей ценно, осталось в прошлом, максимум доживает в сегодня, старыми фото, пластинками, роялем, на котором некому играть, но, между тем, регулярно приходит настройщик, чтобы держать инструмент в форме. Сейчас в жизни немолодой женщины остается все меньше связывающего ее к бренному существованию.

Племянники давно утратили связь с тетушкой, погрузившись в собственные семьи, детей, заботы. Их дети так и не стали внуками Венеры. Они знали других бабушек, а знаменитая родственница осталась на ближней периферии родни. Дети, скажем прямо, не так уж благодарны. И нет, женщина больше не ропщет на это. Все-таки иногда приходят ее спортсмены. Временами бывают племянники с детьми. И она все еще что-то да значит в своем деле. И просмотры больших стартов еще напоминают немощной телесно старухе о силе, которая до сих пор есть в каждом ее слове и решении для маленького мира фигурного катания. Венера Андреевна еще может карать и миловать, приближать и сбрасывать с корабля. И даже интриговать еще может. И своей волей сгибать даже такие конструкции, как сама Домбровская. Этому осталось всего ничего, но пока еще и Виктория гнется под напором Венеры. И Венера может гнуть, сопротивляющуюся гордячку.