Музыка льда. Осколки

— Вы с ней обе странные и такие похожие, что даже страшно. Вы так красиво умеете рассказать о чувствах на льду, она — своими программами, ты — своим катанием. Но как только этот рассказ о чувствах нужно сделать простыми человеческими отношениями: честными и понятными, — вы обе забираетесь в нору и высовываетесь оттуда только для того, чтобы куснуть вторую побольнее. Удивительно, что даже покусанные, вы не перестаете любить друг друга, хотя от такой любви кому и когда бывало легче?

— Вы, как моя мама, считаете, что все это глупость и не любовь никакая, да? — удрученно смотрит на мужчину Мила.

— Ну уж нет, такого я не думаю, — улыбается Михаил, — у вас-то как раз любовь. Да еще какая! Убийственная! Вам бы чуть помягче друг с другом, чтоб не только горело, но еще и согревало.

Вино бежит по венам, делая мир проще, людей нежнее, души мягче и ближе. Юная женщина и зрелый мужчина говорят о любви. Такой простой. И такой сложной.

— И что же мне делать, Михаил Александрович?

И вопрос этот, растерянный и совершенно детский он тоже слышит не впервые. Ответ у него есть уже. И сейчас намного проще произносить правильные слова, чем в предыдущий раз, потому что тебя они никак не касаются.

— Жить, Милочка-Милахаа! Просто жить. Любить тех, кого есть силы любить. Отдавать столько, сколько можешь отдать, не ожидая оплаты. Принимать то, что тебе готовы дать в ответ. Не мешать тем, кто любит тебя, выражать свою любовь. Простая и наполненная жизнь не заканчивается одной любовью. Ее много больше.

Леонова криво улыбается:

— Это, наверное, даже правильно все, но получается, пока я буду просто жить и просто любить, она будет просто спать с Ландау и любить Илью Сергеевича.

Голос вздрагивает при упоминании имени хореографа.

— Наверное, будет, Мил. Только, если ты будешь жить как-то иначе, она все равно будет спать и жить с теми, с кем посчитает нужным. Этого ты за нее не решишь ведь. И вот что я тебе скажу. Ланди ей подходит, хотя бы потому, что ему в голову не придет, что можно рядом с ней ходить годами и делать вид, что ее не существует.

— Да уж, подходит, — буркнула Мила, — на десяток лет младше да еще и подчиненный.

Григорьев от души расхохотался над этим ханжеским высказыванием от девочки, которая только что ему признавалась в любви к тренеру, да еще и одного с ней пола:

— Леонова, тебе ли печалиться, что Викторию Робертовну не очень смущают цифры в графе рождения?!

И, посерьезнев, заметил:

— Ланди и правда ей подходит, но я тебе так скажу, Милочка-Милаха, ради него она б не сбежала ни то что с награждения, где ее спортсменки завоевали большую часть пьедестала, а по сути весь, а даже с рутинной планерки о необходимости покрасить бортик катка в “Сапфировом”, а ей нет тошнее дела, чем обсуждать такие вопросы. Так что не гневи ты бога, девочка. Куда уж больше-то любви?! И хватит надираться вином, которое даже не для тебя куплено! — неожиданно включил строгого педагога Григорьев.

— Хорошее вино, — заметила Мила, которая и впрямь успевала пить вдвое быстрее собственного учителя.

— Хорошее, — согласился Михаил Александрович, — но нет хуже дела, чем кататься на похмельную голову. Я пробовал. Да и время уже позднее. Разбегаемся.

В дверях Милка крепко обнимает Михаила Александровича и тихо бормочет:

— Надо было влюбиться в вас.

— Не надо, Леонова! Я бы точно ради тебя с награждения не сбежал, — треплет девочку по худенькому плечу и уходит в свой номер с почти пустой бутылкой вина и телефоном Вики, который она умудрилась забыть на столе у Милы. Талант у женщины терять средство связи!

****

Илья просыпается от того, что на его груди мягкие губы оставляют влажные следы поцелуев, а нежное тело жмется к боку, скользя по всей длине неспешными плавными движениями начала дня.

Мужчина чуть поворачивается, обхватывает талию той, что будит его и укладывает на себя сверху, предлагая продолжать развлечение. Тихий женский смех заканчивается первым горячим поцелуем этого утра. Ее бедра прижимаются к низу его живота, пока мужские пальцы скользят от позвоночника по ребрам к соскам. Тихий стон превращается в еще один поцелуй. Тела находят друг друга и начинается синхронный танец, в котором поиск общего ритма ведет к высшей точке удовольствия.

Илья открывает глаза и восхищается тем, что видит над собой: настойчивым поиском наслаждения, который отражается на лице его женщины, в ее закушенной губе, в том, как в каскаде светлых волос теряются черты лица и лишь временами оно вскидывается вверх, устремляя за собой тело.

Мужские пальцы ныряют в нежные складки женского тела и болезненная радость близкого экстаза на тонком лице ясно говорит, что кружащие движения по нежной точке, скрытой от глаз, совсем скоро вознесут ее на пик блаженства.

Женское, взрывающееся от наслаждения тело, и мужское, замершее, пережидающее этот полет, ощущающее каждый спазм экстаза и ловящие вскрик-рыдание с ее губ губы. А дальше настойчивое продолжение пути в поисках собственного откровения в ее глубине. Потребность остаться с ней и в ней хотя бы малой частью.