Музыка льда. Осколки

Глядя, как Михаил Александрович разливает вино по кружкам, Мила думала, что вот такую картину она не могла представить даже в самой странной фантазии. Спроси ее кто-нибудь, как она относится к Григорьеву, девушка нашла бы только обще-обтекаемое “хорошо”. Этот человек просто был в жизни каждого фигуриста группы Домбровской. Держал надо льдом, чтобы уменьшить количество боли и травм от падений, учил дышать, отрабатывал толчок, тренировал выезды. Поддержка всея “Сапфировый” О нем думалось как о неотъемлемой части тренировки. Так принимаешь в свою жизнь инвентарь: коньки, форму, кроссовки, ту же “удочку”-лонжу. Григорьев шел где-то в этом ряду. И, вот ведь удивительно, он никогда не пытался претендовать на другую роль. Не втирался в доверие. Не проявлял больше внимания или заботы, чем было абсолютно необходимо.

За острой болью обиды на Домбровскую как-то потерялись все прочие потери. И только сейчас Мила до конца осознала, что в США ей ничуть не меньше не хватало и Григорьева, прошедшего с ней ту же дорогу, что и Виктория Робертовна и брошенного так же, без единого слова прощания. И еще девушка помнила, что это именно он закрывал ее рыдающую от камер, от любопытных взглядов всего мира. И делал это так же незаметно и просто, как все остальное. Он их просто берег, своих спортсменок, не ожидая взамен даже благодарности.

— Михаил Александрович, а вы сердились, когда я ушла? — неожиданно поинтересовалась Мила.

— Не знаю. Сердился, наверное. Виктория Робертовна очень страдала. Время ты выбрала уж больно неудачное для ухода. Это ее добило, конечно.

Милка невесело рассмеялась:

— Ну вот, и тут Виктория Робертовна! Я ж не про нее спрашивала. А без нее снова никак.

Григорьев улыбнулся. Ну что уж тут поделаешь, без нее и правда никак в их маленьком мире. Все на ней держится, и все вокруг этой стойкой женщин крутится. Даже ам Григорьев держится за этот несгибаемый дух Вики Домбровской как путник за посох. Куда же без нее? Никуда.

— Знаешь, мне было бы приятно, если бы ты пришла со мной попрощаться, и я мог бы пожелать тебе счастливого пути в дальнейшую спортивную жизнь. А больше-то за что на тебя сердиться? Ты выросла и решила попробовать что-то еще. Так бывает со многими спортсменами. Ты попробовала. Теперь снова тут. Я рад, что ты вернулась.

— Какой же вы милый, Михаил Александрович, — девушка уже слегка захмелела от вина и душа просила признаний, — Знаете, вас я тоже люблю и мне так вас не хватало!

Григорьева насмешило и это “тоже” и то, как быстро девчонку развезло до таких признаний. Ну вот что с ней делать? Милка есть Милка. Неподражаемая и прекрасная. Кто бы мог не любить эту девчонку? Вот и он любил. Не так, как любил Альку. Алька была в костном мозге. Не так, как любил лерку. Лерка была на уровне рефлексов. Но Милка была солнцем и светом их команд с самого начала. Любимая девочка Вики. Их первая стопроцентная звезда без примесей вмешательства других тренеров. На сто процентов “сапфировая” Леонова. Разве можно ее не любить?

— Да уж, Милочка-Милаха, умеешь ты сделать комплимент. Но я тебя тоже люблю! И очень рад, что ты вернулась. Про завершение спортивной карьеры ты серьезно надумала?

Девушка кивает.

— Я б на твоем месте переждал заявлять об этом вслух, — совершенно серьезно сообщает ей Григорьев.

— Ну, вы же не про мифическое ожидание повышения возрастного ценза? — удивляется Мила.

Григорьев отмахивается от подозрений в глупостях. Все пересуды про повышения возраста — это треп в пользу бедных то и дело всплывающий в дискуссионном поле фигурного катания и глохнущий после нескольких невнятных обсуждений на высшем уровне. Михаил давно живет на свете, большую часть этого времени плотно связан со спортом, и отлично знает, как в этой среде легко обращаются с возрастом при необходимости: перспективному спортсмену найдут способ год-два накинуть, если приспичит.

— Да брось ты, Милочка-Милаха! При чем тут возраст и ожидания? Льда у нас мало. Вообще места мало. Для действующей спортсменки мы место найдем в тренировочном процессе, а с ушедшей — непонятно, как и что может решить администрация. Вот и думай, Милка!

На дне чашки, в которую смотрит Михаил темное как кровь вино. И к разговорам оно располагает таким же: терпким и плотным. Но они говорят о работе, спорте, холодном льде и тяжелых тренировках, делающих пребывание на нем жарким до тошноты.

— Значит она страдала, когда я ушла? — переводит тему на то, о чем болит, Леонова.

Григорьев молчит и думает, что с этими подрастающими так быстро и некстати девчонками он стал слишком много говорить о любви, самой первой и почти всегда несбыточной. Две олимпиады, две девочки, две песни о любви. Был ли он готов к тому, что и это станет его работой, когда встретил Вику и связал свою жизнь с их дуэтом на льду? И, наверное, это только начало. Ох, и непросто быть взрослым, тем более, когда сам знаешь, что так и не вырос, остался тем пятнадцатилетним мальчишкой, который распугивал на катке всех своей бешеной скоростью и круткой в прыжках.