Музыка льда. Осколки

Под своими пальцами Домбровская чувствует два маленьких шрамика от лапароскопической операции на спине. Щекой прижимается к острому плечу девушки и прикрывает на миг глаза.

“Обычная истерика, значит, говорите, Андрей Петрович”,— прижимаясь к юному телу думает Виктория, боясь отпустить фигуристку: “Какая же тогда в вашем мире истерика “необычная”, право слово?”

Напряженные руки саднит от усталости, но женщина не расцепляет на всякий случай замка, опасаясь, как бы ее подопечная не рванула снова голышом к дверям. Лишь чуть откидывает голову, чтобы посмотреть, что происходит с Милой, так и не вынырнувшей лицом из надключичной впадины ее плеча.

И этот осторожный взгляд внезапно успокаивает и даже веселит в глубине души Вику. Выбившаяся из сил после скандала, массажа и финального аккорда с рыданием и попыткой побега девушка, попав в кольцо рук, в которых давно мечтала оказаться, просто заснула не слишком здоровым полуобморочным сном. Как маленькие дети, она лишь изредка вздрагивала не до конца выплаканными слезами на родном плече.

Женщина откидывает голову на стену, снова закрывает глаза, пытаясь поудобнее устроиться под спящей Милкой. Еще выше натягивает свое пальто на плечи девушки, накрывая заодно и свое полуголое тело.

И пусть весь мир подождет!

Минут через десять со щелчком открывается дверь, и первое, на что натыкается массажист — две вытянутые поперек его дороги длинные ноги в светлых кроссовках с мокрыми носами, а поверх них еще пара босых ступней.

Проследив взглядом от ног кверху, он видит дремлющих в обнимку блондинку и брюнетку под одним пальто.

Виктория приоткрывает глаза, тихонько подносит палец к губам, призывая мужчину не шуметь. Тот лишь недоуменно встряхивает головой. Придя в себя, вынимает одну связку ключей из штанов и кладет ее на пол возле руки тренерши. Потом демонстративно вынимает вторую связку и показывает ее Домбровской, имитируя поворот ключа в замке. Выходит и запирает снаружи двери. Чего только в своем кабинете за 40 лет практики не видел этот человек: от поцелуев, до летящих в голову коньков, но такое — впервые.

Чтоб огнь любви мог уничтожить вмиг долг, ими здесь платимый повсечасно

Время, мерно переплетаясь, оседает на усталом сознании двух дремлющих женщин. Сон их не будет долог, но сейчас он дарит восстановление, и телесное, и физическое. Руки тренера ве так же сжимаются на талии подопечной, не позволяя полностью утерять контроль над телом, которое так активно отбивалось от их общности, что не выдержало сознание.

Домбровская не спит в полной мере, скорее отрешенно созерцает происходящее внутри нее и рядом. Пережили ли они кризис, который предвещал психиатр? Что будет за ним? Восстановление? Смирение? Вечная рана, что не зарубцуется? На душе ее Милки таких ран становится только больше. Их порождает бескомпромиссный характер, дающий возможность двигаться к высшим достижениям, но мешающий вовремя отпускать то, что важно отпустить, чтобы жить дальше полно и цельно. Домбровская знает, насколько это сложная наука — отпускание. И не может сказать, что сама ее постигла в полной мере. Никому из своих спортсменок она не желает боли, хотя каждую ведет сквозь нее.

Виктория Робертовна Домбровская слывет тренером жестким и даже жестоким. Она и не отрицает этого. В их спорте нельзя быть тонким, звонким и прозрачным надувным человечком, гнущимся от любого порыва ветра. Она не жалеет своих спортсменок публично, но любит каждую, болеет за любую. За некоторых, хоть это и непедагогично — больше.

Телефон в кармане пальто, которым укрыты двое, звонит, усиливая звук и вибрацию о пол. Пока Виктория протягивает руку, чтобы вытащить сотовый и отключить звук, Мила начинает ворочаться, утыкается носом в ключицу тренера и, встрепенувшись мгновенно, тут же открывает глаза.

— С добрым утром? — вопросительно улыбается Домбровская, не глядя на экран, сбрасывает звонок и выключает звук.

Состояние, в которое попадает Леонова спросонья — смесь непонимания и смущения. Неловким кажется все то, что так бесшабашно и легко получалось до срыва. Собственное голое тело, прижатое к обнаженной коже другого человека. Руки, которые держат тебя за спину, не давая возможности резких движений. Сам этот взгляд ласковых зеленых глаз, которые заглядывают в душу обнаженную сейчас даже больше тела.

— Я тебя сейчас отпущу, — тихо произносит Домбровская, — но ты мне пообещаешь, что никуда не побежишь больше от меня. Да?

Мила молча кивает головой и чувствует, что замок пальцев за спиной раскрывается. От движений пальто сползает вниз и девушка стыдливо пытается прикрыться руками, спрятав вдруг ставшее таким неуместным нагое тело.