Музыка лунного света

— И да, и нет, — ответила Женевьев. — Вообще-то, мы отмечаем национальный праздник, День взятия Бастилии. Но есть ли лучшая дата, чтобы отпраздновать возрождение, чем bal populaire?

Bal populaire! Это означало, что и пировать, и пить, и петь, и музицировать будут на улице. И танцевать тоже: сегодня в Кердрюке будут звучать вальсы и танго, гавот и музыка, которую принято исполнять на fest-noz (фест-ноз), традиционных бретонских праздниках. Все будут веселиться под открытым небом. Четырнадцатого июля в каждой французской деревне был сплошной bal populaire.

Жанреми и Марианна с пяти утра занимались в кухне приготовлениями к пиру. Сегодня вечером в «Ар Мор» будут подавать блины из гречневой муки и сидр, бифштексы и котлеты из ягненка, скампи и киш, рыбный суп и омаров, сыр и лавандовое мороженое, баранину для местных и устрицы, устрицы, устрицы для туристов.

За кухонным уголком под открытым небом Падриг помогал Жанреми подавать блюда. Лорин заготовила целый арсенал ламбига, кальвадоса, перно, пастиса, шампанского, розового, бретонского пива, мюскаде и всевозможных красных вин.

Падриг мало устраивал Женевьев Эколлье: сын каменщика ревностно следил за запасами алкоголя и готов был скорее уничтожать их самостоятельно, нежели делиться ими с клиентами.

Но других помощников она не нашла: к кому бы она ни обращалась, всех уже успел нанять Ален Пуатье в Розбра. А какими чудесами он завлекал к себе посетителей: детской горкой в виде пиратского корабля, ледяной скульптурой, призванной изображать революционерку Марианну (весьма скудно одетую и с весьма пышной грудью), сколоченной из досок танцплощадкой, украшенной сине-бело-красными гирляндами. Женевьев в ярости бранилась.

В обязанности Марианны входило убирать и мыть грязную посуду, а также подавать еду музыкантам по мере ее уничтожения. Принося им на сцену под открытым небом бутерброды на багетах и рыбное рагу cotriade в глубоких тарелках, она старалась не споткнуться об инструменты квинтета. Она показала на гобой. «C’est une bombarde, madame»[135], — сказал ей самый маленький из пятерых, кривоногий, с измятым лицом. Он взял в рот трость и сыграл несколько тактов. Остальные отставили тарелки с супом, взяли аккордеон, скрипку и контрабас и стали ему аккомпанировать. Марианна почувствовала, словно внезапно и стремительно перенеслась в прошлое.

Она снова была в Париже, в чрезмерно ярко освещенной больничной ординаторской, и слушала музыку, которую передавали по радио. Музыку, под которую хотелось танцевать. Она видела, как старики танцуют с молодыми женщинами, видела длинный стол, смеющихся детей, яблони, солнце, освещающее море на горизонте, видела голубые ставни на старинных домах из песчаника, с тростниковыми крышами.

Когда она открыла глаза, этот образ стал реальностью.

Она кожей ощущала тепло солнца, и ее захлестнула волна бесконечной благодарности. Мужчины носили традиционные костюмы, которые принято надевать на fest-noz, круглые черные шляпы с шелковой лентой, широкие пояса — и играли песню для нее одной.

Марианна невольно начала покачиваться в такт музыке, как делала на берегу, упражняясь в игре на аккордеоне. Она подняла руки, закрыла глаза и закружилась на месте в ритме чудесной мелодии. Она танцевала и танцевала, возносясь все выше и выше, туда, где не подстерегают неудачи, зло и коварство. Где нет никаких вопросов. Где все хорошо.

Она замерла, только когда музыка смолкла.

К ней вернулось спокойствие, рассеявшее все мрачные вопросы.

— Comment vous vous appelez?[136] — спросил скрипач.

Она выкрикнула свое имя.

— Марианн! — в восторге обратился музыкант к своим коллегам. — Наша гранд-дама, наша возлюбленная, героиня нашей республики, нашей революции, нашей свободы! Господа, сейчас для нас танцевала свобода!

— Vive la Mariann![137] — хором прокричали они и поклонились ей.

Марианна вернулась в кухню с ощущением, что вот так, в танце, отвоевала еще одну часть собственной жизни.

Хотя «бал» еще не был открыт официально, в «Ар Мор» уже явились первые завсегдатаи: Мариклод, ее дочь Клодин на сносях, Поль с близнецами, которые стали увлеченно смотреть, как Жанреми проворно, а Падриг вызывающе неспешно — расставляют холодные закуски.

Поль наклонился и осторожно погладил Клодин по животу.

— Вам не кажется, что Клодин чудесно выглядит вот такая… беременная?

— Не хочу я чудесно выглядеть. Я хочу быть тоненькой, — капризно протянула дочь Мариклод.

— Да зачем тебе это? Вид у тебя хоть куда. А растолстевшая задница — просто загляденье.

— Задница! Да моя задница напропалую кокетничает с мужчинами, а мне и невдомек, и я тут ни при чем.

Когда ночь стала льнуть к дню, весь Кердрюк запел «Марсельезу». Взяв последний аккорд, музыканты плавно перешли к танго, и мол, казалось, расцвел водоворотом ярких развевающихся одежд.

Поль сидел на террасе «Ар Мор», скрестив руки, и наблюдал, как Розенн, держась в стороне, рассматривает кружащиеся в танце пары.