Музыка ночи

– А человека на фотографии ты когда-нибудь встречала?

Она взяла фотокарточку и с минуту его разглядывала.

– Кажется, он попадался мне на глаза. Только он был старее, чем на картинке.

– А когда ты его видела?

– Сложно сказать. Месяца, наверно, не прошло. Но на неделе – точно нет.

– Он приходил к Мэггзу?

– Не ко мне же.

Она вернула мне снимок, подоткнула юбки, чтобы те не волочились по затхлой воде проулка, и побрела искать удачу в другом месте. Я проводил ее взглядом, пока она не скрылась из виду. С некоторой натяжкой ее можно было назвать хорошенькой, но если она будет заниматься своим нынешним ремеслом, то миловидность ее исчезнет, а наружу будет проступать нечто совсем иное – и это постепенно прокалит ее до дна, как лед прокаливает своей стужей озерцо. В другой своей жизни я, может, и составил бы ей компанию, деньгами рассчитываясь не только за ублажение плоти, но и просто за ее человеческое тепло. Когда-нибудь, до войны. До Хайвуда.

Поднимаясь по лестнице к меблирашке Мэггза, в уме я слагал пазл. Итак, в рамках поиска фолианта Молдинг обращается к «Дануиджу и дочери». Не получив от них помощи, он обшаривает другие книжные лавки и в итоге наведывается к Мэггзу. За книгу он сулит уйму денег – целое состояние для Мэггза. Только надо учитывать, что Молдинг вел жизнь затворника, а Мэггз – вовсе нет. Мэггз видит для себя возможность неслыханного обогащения. В результате хитрюга заманивает к себе Молдинга – и лишает его жизни.

Нюхач Мэггз, вооруженный острым ножом…

Книжный червь-убийца.

На лестничной площадке оказалось чисто и опрятно. А если в действительности все не так? Но если права девица, то Молдинг хотя бы раз да наведался сюда, что делает Мэггза звеном в цепи событий, приведших к исчезновению Молдинга.

Передо мной была дверь девятого номера. Я постучал.

Ответа не последовало. Я окликнул Мэггза по фамилии и постучал снова.

Дверь на ощупь была заперта, но меня преграда, конечно, не остановила. Я извлек набор отмычек и спустя пару минуту заглянул в апартаменты нюхача.

В меблирашке царил полумрак. Одна-единственная лампа светила слишком уж тускло, а шторы были задернуты. Я не услышал ни шороха, ни хотя бы храпа. Прежде чем войти, я окликнул Мэггза еще разок, памятуя о его паршивой репутации.

Никто мне не ответил.

Я переступил порог и направился в комнату с продавленной оттоманкой, тремя разномастными стульями и множеством книг. Они громоздились на всем свободном пространстве, впрочем, после особняка Молдинга, а также посещения «Стифордса» и дома Дануиджей я уже был приучен к их изобилию. Пахло нестираной одеждой и немытым телом, но, что еще неприятней, этому вторил запашок горелого мяса – свинины, что ли. Стены были свежевыкрашенными, а из-под слоя краски проглядывала какая-то писанина, словно кто-то безуспешно пытался скрыть акт вандализма.

Открытая дверь возле пустой спальни вела на кухоньку. Там за столом, спиной ко мне, сидел босоногий мужчина в жилете, надетом поверх когда-то белой, а теперь серой рубахи. К лысой макушке прилепились жидкие прядки волос.

– Мистер Мэггз? – произнес я.

Мэггз (если это был он) не шелохнулся. Я крепко обхватил дубинку со свинцовым сердечником, спрятанную в кармане пальто, и сделал шаг в кухню. Когда я приблизился к сидящему, то различил, что его руки мертво и плоско покоятся на столешнице, а никакого оружия и не видно. Я застыл в нескольких футах от стола, но мужчина даже не шелохнулся.

Он или затаил дыхание, или был мертв. Я проник в кухню окончательно, и наконец причина безмолвия стала ясна.

Мертвец за столом был безглазым, причем сами глазницы углублялись настолько, что будь у меня фонарик, его луч наверняка проник бы глубоко в череп. Я подался ближе: горелым несло, похоже, из двух зияющих отверстий (будто кто-то поочередно воткнул в них раскаленную кочергу, которая с жарким шипеньем вонзилась в мозг). Я потрогал плоть. Она закоченела, но разлагаться еще не начала.

Вероятно, смерть наступила совсем недавно.

На столе перед мертвецом лежал конверт. Я его взял и заглянул внутрь. В нем оказалось пятьсот фунтов – для Мэггза сумма, конечно, баснословная. Я изучил конверт: кремового цвета, хорошей выделки, под определенный, нестандартный формат бумаги. Мне вспомнился письменный стол в фирме «Дануидж и дочь», с его перьевыми ручками и ворохом бумаженций. У меня в портмоне имелся список имен, данный мне Дануиджем. Я развернул его и положил рядом с конвертом. Лист подходил идеально, в том числе и по цвету.