Музыка Океании (СИ)

Значит, он всё же признает нас лучшими, — подумал Аластор не без самодовольства.

— Ты дашь мне уйти? — спросил мужчина, чей голос не мог бы дрогнуть даже в эту секунду. Когда он пришёл в офис этим днём, он уже был морально готов к тому, что выбраться оттуда не получится.

— Ты помнишь лишь самое плохое, что я совершал. Ты забываешь, кому ты обязан жизнью. Ты забываешь, что я прикрывал тебя от совета всё эти годы, а значит, ты давно уже должен был быть мёртв.

— Может, так было бы лучше. И я бы наделал меньше зла. Хватит тянуть, Гектор. Я всю жизнь сижу в западне, что ты построил для меня. Я не могу уехать, потому что твои ищейки выследят меня, я всегда под чьим-то незримым дулом, мне больше нечего делать. Я не могу так больше! Сделай уже так, чтобы это закончилось! — Его голос дрогнул лишь на миг, на самой последней ноте, и Цербер осуждающе зарычал, словно желая укусить его за эту ошибку.

— Ты просил меня об услуге. Я принёс тебе пулю.

Аластор глубоко вздохнул и зажмурился, представляя, как пятнадцать грамм металла врезаются ему в затылок, прошибают кость черепа, стремительно прокладывая себе выход через мозг, сжигая на своей молниеносной скорости все его мысли, затем вылетают через лоб. Он сжался, приготовившись к встрече с ними. Интересно, каково это — умирать? — подумал тот, кто убивал всю свою жизнь.

Ничего не произошло. Гудящая тишина комнаты давила на голову словно затем, чтоб расплющить её. Аластор обернулся, не способный больше терпеть. И тут он остолбенел, отказываясь поверить своим собственным глазам. Глава «Скиеса» стоял, опершись о стол. Он выглядел ещё куда более старым, чем раньше. Пистолета в руках не оказалось, верно, он так и остался на своём месте в шкафчике. Посреди стола, рядом с пепельницей, лежала маленькая серебристая пуля, а под ней — прямоугольный лист плотной бумаги. Аластору не потребовалось много времени, чтобы догадаться о том, что это билет на поезд, только поверить в это он не мог.

— Бери и проваливай отсюда. — Сказал Гектор.

Аластор переводил взгляд с билета на Гектора, упорно ожидая подвоха, но не мог найти его.

— Гектор… — сумел он произнести, но тот остановил его жестом руки. Поднёс палец к уху, затем кратко указал на стену.

Прослушка? В кабинете директора? Или это просто на всякий случай?

— Ты прав, если ты хочешь убить себя, я не сумею тебя остановить. Так что уходи. И я больше не хочу тебя видеть. Никогда.

Аластор подошёл назад к столу, взглянул на пулю и билет под ней. Протянул к ним руку, но побоялся брать сразу, словно они могли быть отравленными.

— Убирайся отсюда, Аластор. — Повторил Гектор серьёзней.

Мужчина кивнул, поднял пулю, сжал между указательным и средним пальцами, потом осторожно и быстро сложил билет и беззвучно погрузил их обоих в карман плаща.

— Прощай, — сказал он боссу.

— Уходи. — Повторил Гектор. — Пока я даю тебе эту возможность.

— Я всё понял, — кивнул он, — спасибо.

Он в последний раз посмотрел на главу «Скиеса», не сводившего с него глаз, затем улыбнулся Гелиосу, пёс сидевший в центре комнаты, кратко махнул ему хвостом и подавленно потупился, пытаясь хоть как-то сообразить, что здесь произошло, и что будет дальше. Он не лаял с тех пор, как погибла Эхо.

Аластор, больше не задерживаясь, вернулся к двери, повернул ручку и переступил порог.

Глава XVII. Ууракулис

338–339 день после конца отсчёта

Вместе с погонщиками они провели ещё три дня пути, прежде чем добрались до Ууракулиса. Старшие мужчины не выказывали особой радости от этой дороги, зато мальчик так и льнул к странным девушкам, пришедшим, казалось, из другого мира. На элла погонщики говорили плохо, но даже те несколько слов, которые им удавалось иногда вспомнить, существенно облегчали общение. В остальных ситуациях выручали жесты и мимика. Психея выглядела так, словно очнулась от долгого сна: она то и дело заговаривала с их провожатыми, повторяла слова на антропе, стараясь вспомнить как можно больше о своей старой жизни, которая почти стёрлась из детской головы.

Ника расспросила Психею о татуировке: кажется, такую носили далеко не все, и она значила что-то важное. Вроде принадлежности к семейному клану или признак более высокого положения. Концепция татуировки была слишком сложной, чтобы кто-то из погонщиков смог хотя бы попытаться объяснить его на языке жестов. Девушки верили, что ответы они найдут, когда доберутся до Ууракулиса.