Эльпис собрала всю свою волю в кулак. Попыталась успокоиться. Взвесила на чаше весов свою совесть и поняла, что вместо неё она давно носит камень.
Попыталась расслабить лицо и развернулась к нему, поправила волосы.
Выбор был очевиден.
Она подошла мягкой лёгкой походкой обратно к столу Пигмалиона. В глазах дрожали слёзы с примесью чёрной туши, но кажется, помада на губах ещё не успела размазаться. Плавным жестом Эльпис завела руку за спину и расстегнула пуговицу на платье. Пигмалион смотрел на неё с дымящейся сигаретой в руке. Ткань повисла на плечах, Эльпис потянулась к следующей пуговице, как в следующий миг он подпрыгнул, оказавшись перед ней, схватил за ворот и резко дёрнул за него. Губы впились в шею, словно вгрызаясь в яблоко, рука тотчас влезла под ткань и с силой сдавила грудь. Эльпис слышала, как оторванные пуговицы посыпались на пол. Он развернул её и швырнул на стол, попутно скидывая остатки платья на пол. Спиной Эльпис ударилась о пресс папье, перьевая ручка и чернильница полетели на пол вслед за стопкой бумаг. Пигмалион взгромоздился сверху, продолжая кусать её за шею, за горло, грудь, живот, как голодное животное выбирая кусок посочнее. В голове поднялся ужасный гул. Она даже была почти благодарна ему в эту минуту, он заглушил звуки хищных поцелуев Пигмалиона. Звуки того, что он делал с ней.
Эльпис повернула голову. Перед глазами лежали локоны её волос и зелёное сукно. Она перевела взгляд на дверь.
***
Психея ушла после полудня, Ника провела весь остаток дня, не находя себе места. Выходить на улицу в единственный выпавший выходной не хотелось, она включала радиоприёмник несколько раз, переключала станции, ожидая услышать сообщение от Эльпиники, где та опровергнет отмену концертов, но так ничего и не нашла. Ника пробывала играть на арфе, но ноты звучали слишком тревожно, нервно. Читала книгу, но окончательно упустила нить повествования и забросила роман.
Куда ушла Эльпис? Ещё и с красной помадой на губах, да, конечно, Ника знала, к кому она отправилась, но почему её так долго не было?
Психея заходила к ней ещё, принесла поднос с едой. Ника выпила чай и съела ломтик хлеба с маслом, больше есть не хотелось, поэтому к остальной еде она даже не притронулась.
Она представить себе не могла свою жизнь без Эльпис. С тех самых пор, как они познакомились, Эли стала её одержимостью, единственным костылём, позволяющим Нике ходить. Она отдавала себе отчёт в том, что, если с Эли действительно что-то случилось, если она не вернётся, Ника просто выброситься из окна. Эта мысль её утешила. У неё появился выход на крайний случай.
Дверь хлопнула уже в половине девятого вечера. Тот тревожный пузырь, что надулся в сердце Ники, разорвался восторженным фейерверком.
— Где ты была? Я переживала. Сильно, — но обида на подругу прошла моментально, просто растворилась в тёплых объятьях.
— Прости, так правда было нужно, — сказала Эли, прижимая её плечи рукой.
Ника почти потеряла голову, объятья девушки были какими-то особенными. Ей показалось, что Эльпис вцепилась в неё, как в спасательный круг, никак не хотела отпускать. Напряжённые мышцы на руках передавали какое-то сокровенное послание. Чёрные мысли вернулись, она почувствовала, что что-то произошло, совершенно неуловимое, невысказанное.
— Ну что ты? Зачем? — Эли обхватила руками её лицо, заглянула в него. Считала эмоции, скопировала, и в её глазах вдруг тоже вспыхнули слёзы. — Ты подумала, я тебя бросила? Ника! — осуждение, смешенное с болью. Какой жуткий, страшный день!
Её губы… Губы были бледными, от помады не осталось и следа.
Они обе испытывали страшный, неконтролируемый всплеск эмоций. Слова были лишними, даже опасными, о правде могли рассказать только глаза, исторгающие слёзы.