Музыка Океании (СИ)

«Три тысячи за одно убийство?! О, боги! Да я тысячу за месяц не всегда получаю! Сколько же там?! Миллион?»

Аластор задумался, ему раньше не приходила мысль сосчитать свой доход, может, потому что он знал, что никогда не увидит этих денег.

«В среднем около пяти убийств каждый месяц, всего тринадцать лет, — задумался он. — Минус небольшой процент за ежемесячные отчисления, плюс какие-то доплаты за особые случаи… думаю, не меньше, чем два миллиона талантов».

«Твою мать!» — выдохнула Эхо испуганно.

«Все будет хорошо. Они для тебя и Гелиоса. Вы уедете куда-нибудь, где тепло. И больше никогда не придётся ни о чём думать. Фирма всё устроит. Возможно, ты не получишь всю сумму сразу, но у них есть люди, которые проследят, чтобы деньги и ты были в безопасности».

«Ты слышал это, Гелиос, — прошептала Эхо псу, нагнулась к нему, и поцеловала в мохнатую морду, — мы будем богачами. И будем жить где-нибудь, где всегда тепло…»

— Мы так и не нашли тела, — сказал глава «Скиеса» как-то совсем обречённо. С этими словами, он отворил ящик стола и вынул оттуда толстую чёрно-бурую сигару, прикурил от спички и подвинул белую мраморную пепельницу поближе к себе. — Но есть все основания полагать, что его больше нет. Зная Мантикора, не сложно догадаться, что он мог сделать что-то изощрённое, чтобы его не нашли. Он был поистине мастером маскировки. Всё, что он оставил — предсмертная записка. Объяснил, что ему стало тошно жить. Скорее всего, одиночество сломило его, он всегда был нестабилен в психическом плане… Думаю, тебе будет лестно узнать, что он попросил приплюсовать все свои деньги к твоему счёту. Ещё он написал, что желает тебе держаться, оставаться сильным. Он очень хорошо относился к тебе…

Сердце стучало без остановки всё то время, что трёхглавое чудовище оплакивало павшего собрата по оружию. И пусть они никогда не виделись, они были такими одинаковыми, такими близкими…

— Да вы просто не оставили выбора. Ни ему, ни мне! — рассвирепел Аластор. — Я прекрасно понимаю, почему Мантикор покончил с собой! Ему стало невыносимо держать всё это дерьмо в себе! Ты же видел его до этого, Гектор! Я никогда не поверю, что ты не заподозрил в нём этих намерений! Ты мог бы сказать, где он живёт, мы могли бы встретиться с ним… Я бы мог всё исправить, и он был бы жив! Чёрт! Гектор! Ты просто сидишь и смотришь, как «Скиес» катится в самое днище!

— Аластор! — Гектор вновь обрёл свой железный голос. — Я всё ещё твой босс и директор фирмы! И мой долг — сохранить будущее компании…

— Нет у вас никакого будущего! Со своей скрытностью и дерьмовыми правилами вы теряете лучших ваших агентов!

— Ты считаешь, ты лучший, Аластор? Какого чёрта ты стал так думать? — спросил Гектор.

— Да, Гектор! Я считаю себя лучшим! — отозвался Аластор. — Нас было трое раньше, был ещё Минотавр, был Мантикор, и мы втроём были лучшие! И только ты повинен в их гибели… — он вздохнул глубоко и исправился, — в нашей гибели. — Кажется, Гектор не сразу нашёл, что ответить на это заявление. — Неужели ты думаешь, что хоть один из тех сопляков, которых вы учите сейчас, сумеет заменить нас троих? Мы были лучшими, мы были золотыми чудовищами «Скиеса», и ты знаешь это, Гектор! Но потом ты прогнал меня! Ты прекрасно знаешь, что я всё ещё могу убивать, могу работать, как и прежде! Более того, ты знаешь, что мне это нужно, но тебе всё равно! Затем погиб Минотавр, который должен был заменить тебя, и все знают, что ты готовил его для этого, все знают, что ты хотел сбежать, пока не поздно, а теперь… теперь тебе приходится отсиживаться здесь, потому что ты слишком гордый, чтобы предложить своё место кому-то ещё! Из-за своей хреновой гордости ты уже потерял Мантикора, а очень скоро потеряешь меня. Потому что я не собираюсь продолжать скитаться по улицам Сциллы, ожидая конца света, как и остальные… ты не сможешь остановить меня, Гектор. Я хочу умереть, и я сделаю это. Потому что я нашёл, кому отдать деньги… в том числе и деньги Мантикора. А значит, моя смерть не станет напрасной.

«А Гелиос означает «солнце», — сказала ему Эхо. Аластор подумал, что она продолжит болтать про своего глупого пса, но она вновь посмотрела прямо на него. На её лице жила горечь. — «Тебе ведь придётся умереть ради меня… это так странно… и так неправильно».

«Думай о том, что я всё равно бы умер. Как если бы болел зимней лихорадкой… Может, тебе так будет легче».

Она подползла поближе к нему и поцеловала в губы. Так нежно, так протяжно, так тепло.

«Жаль, всё-таки, что всё вот так… не знаю… то, что ты делаешь, это очень много. И ты для этого нашёл какую-то шлюху, которая и половины не достойна».

«Не переоценивай мой поступок. Это кровавые деньги, Эхо. И их было не так уж сложно заработать… может, кроме последних нескольких тысяч».

«Так ты повредил ногу?» — догадалась она.

«Да… но давай, не будем об этом».

«Я хотела сказать тебе спасибо, — произнесла Эхо. — Потому что даже если ты совершал ужасные вещи… и убивал… и всё такое… ты всё равно не плохой».

Как же бесконечно она ошибалась…