— Вполне. Ты тоже юрист. Вот как юрист скажи юристу. Как с раннего детства понять, что ты прирожденный юрист? — спросила я.
— Не знаю. Наверное, призвание. Точно сказать не могу.
— Призвание — жизненное дело, назначение. Все просто. Дети играют в понятные профессии: учителя, врачи, повара. В юристов не играют. Дети даже не представляют, что это и с чем едят. Ты играла в юриста? Да и разве в него можно играть? Представляю себе мальчугана с чемоданчиком, предлагающего оформить детский договорчик детской купли-продажи.
— Логично. Врач лечит, учитель учит, повар варит. Если не призвание, тогда что?
Я не могла ответить, что меня толкнуло в кромешную тьму собственной бездны.
— Спроси у Макса. Он тебе ответит, — посоветовала подруга.
— Не ответит. У Макса не призвание. Музыка и есть его жизнь, его свет и воздух. Бог все вложил в него сразу, дал направление и расставил повсюду указатели, как этой реке. Без музыки он умрет. Это редкий дар.
— Он все также, ну это, самое? — Даша застенчиво спросила.
— Да, и все также одинок.
— Да-а, — протянула она на выдохе. — Как ни крути, а от одиночества не спастись.
Я посмотрела на подругу. Мы вместе учились в школе, сидели за одной партой, одинаково выбрали профессию. И одинаково искали смысл жизни. Сейчас в эту минуту она была похожа на девушку с журнальной страницы: высокая, красивая, стройная. Грациозная рука, придерживает голову за подбородок, темные волнистые волосы рассыпаны по плечам, а в грустных глазах отражается речная гладь. Как она может быть одинока?
В небольшом киоске мы купили по стаканчику кофе. Обжигающий напиток приятно согревал нутро, а аромат кофе вместе с запахом осени оказывали магическое действие. Мы шли по закрученной тропинке, устремленной вдаль. По бокам вырастали стены из древесных великанов, и тропа напоминала узкий тоннель, стены которого расписаны разноцветными красками. Желтый, красный, оранжевый, местами темно-зеленый, бордовый. Самые яркие оттенки осенней меланхолии. Мне было хорошо. Я закрыла глаза и запомнила вид, будто мысленно сделала снимок. Отложу в память, как в маленькую коробочку секретиков, — пусть хранится вечно.
Хорошего бывает так ничтожно мало, что невольно черно-белая жизнь перевоплощается в темную заезженную лошадку. То, что мы видим вокруг, и есть наши мысли, интересы и желания. Черный цвет разукрашивает будни в серые, небо в хмурые тучи, праздники в скучные, однообразные сборища. Дни проводим с фальшивыми друзьями, а ночи с нелюбимыми незнакомцами. Как же вырваться? Сегодня я нашла ответ на один из многочисленных вопросов. И он удивительно прост. Наш внутренний мир это отражение внешнего. Помимо черного в палитре присутствует множество тонов, и стоит только шире распахнуть глаза, как мир окрасится разномастным великолепием. Открыть сердце, впуская в себя радугу, и почувствовать не вкрадчивое подкрадывание чудовища, а твердые и сильные шаги надвигающегося счастья. Поверить в легенду и запастись терпением и упорством Принца, совершить безумный поступок во имя любви, и искать ту, единственную, половину своего целого.
Я протянула руку, и маленькая холодная капелька упала на ладонь.
Вечером я приоткрыла дверцу спальни Макса. Родной запах. Включила ночник. Где-то глубоко внутри неприятно защемило. Детские воспоминания, как удары по голове, приносили боль. От радостных боль нестерпимее. Их не вернуть. Я сглотнула слезы. Провела рукой по столу, подоконнику, на котором, как на музыкальном инструменте повторяла движения брата. Фортепиано. Не дыша, пробежала по черно-белому полотну и на память сыграла первую попавшуюся мелодию.
— Ну вашу же мать, я новости не слышу!!! — папа проорал из гостиной.
Я не смогла остановить внезапно нахлынувшую волну смеха, и отцу пришлось потерпеть чуточку.
Достала из шкафа свитер Макса и легла с ним в кровать, прижав, как плюшевую игрушку, накрылась одеялом по самую макушку, оставив небольшое отверстие для воздуха. Я хочу впитать в себя то, что
***
—