Музыка сентября

Я выпивал ее страстно и нежно, как бокал горячего терпкого красного вина, приправленного апельсиновой цедрой и имбирем. Сходил с ума от одного ее запаха, от ее жаркого тела плавился не только мой мозг, но и душа. Я целовал каждый миллиметр ее бархатной кожи, словно это была наивысшая в мире драгоценность. Меня лихорадило от обрушившейся лавины чувств, и она это прекрасно понимала.

Ее поцелуи были удивительно легкими и нежными, а пальцы порхали по моим мышцам, словно бабочки. Никакой грубости, никаких терзаний я не мог даже предположить, находясь рядом с ней. И в этом мнении мы были едины. И наши души пели в унисон, и это была самая прекрасная музыка…

Я плохо соображал в тот вечер и вообще был до неприличия счастлив. А что собственно ждать от мужика, который оказался на седьмом небе вот так, внезапно. Да я за последние лет пятнадцать и не припоминал даже подобного. Оттого и сознание возвращать меня в реальный мир не спешило. Ну и я не спешил. Лишь почувствовал, как вдруг пробежался холодок по телу из-за откинутого прочь покрывала.

Моя совершенная мисс встала и направилась к тумбе. Из верхнего ящика она достала острый перочинный нож. И даже в свете прикроватной лампы я видел, как отражаются мелкие блики от опасно острого лезвия. Но страха во мне не было совсем. Совершенно атрофированное чувство самосохранения тоже где-то валялось в уголочке и сладко посапывало от перенесённого несколько минут назад оргазма. Я даже улыбнулся своим мыслям и заодно этой великолепной женщине. Будь вдруг она вампиром или убийцей, я вряд ли бы дернулся и определенно не стал бы даже защищаться.

Она же подошла к окну и, отодвинув потрепанную занавесь, сжала в руке слегка озябший от сквозняков лист молочая. Безжалостно отделив его от ствола, она вернулась к кровати и все так же молча присела рядом. Затем обхватила мое запястье и чиркнула по нему тонким лезвием, оставив небольшую, но глубокую рану, примерно в сантиметра три.

Моя невероятная и гипнотическая нимфа продолжала держать пораненную руку так бережно, что я боялся дышать. От переизбытка нежности оказывается совершенно не чувствуешь боли. Раньше я этого не замечал. Чертова химия крови! Возможно, поэтому многие женщины решаются родить во второй раз? Потому что от накрывающей вселенской любви совершенно не помнишь о боли?

Через несколько секунд выступившая пузатая багровая капля запеклась, и моя мисс Идиллия стерла ее ладонью, а затем пропитала рану соком срезанного листа. Я удивленно посмотрел на нее, но вопрос задать … смалодушничал? Испугался?

А вдруг ответ мне совсем не понравится?

Наверное, она все поняла по моему взгляду… и лишь ласково улыбнулась, а потом подарила еще один пьянящий поцелуй. И было в нем все – и любовь, и капелька жалости, и извинения за причинённую боль, и страсть, которая тут же сдетонировала в моих венах и взорвалась ответным огнем. Мы упали в подушки, сжигаемые, раздираемые в клочья своими чувствами, забывая обо всем белом свете. И я каждую секунду наполнялся силами и безудержным счастьем. Таким, которое потом еще долго будет лезть из меня наружу, пугая прохожих и домочадцев. Но увы, поделать я ничего не мог. Как и отказываться от этой внезапно пришедшей в гости любви не собирался.

Я уезжал домой, отмечался в полиции и снова каждый вечер возвращался к ней. Где-то подсознательно понимал, что такое безграничное счастье не бывает долгим. Даже медовый месяц, подходя к концу, надоедает молодоженам. А мы и ими-то даже не были. И за спиной каждого была своя, другая жизнь. Я до сих пор ничего о ней не знал. Абсолютно. Даже имени. Сам назвал ее Идиллией, и она в ответ согласно кивнула. Как черная дикая багира, она поражала своей грацией и силой взгляда. Колдовство, которое я раньше отвергал, как ересь, теперь имело место быть и в моей жизни. Но антидота я не знал, и от Вселенной его появления на горизонте не требовал. Да вообще я еще ни разу не видел такого идиота, который согласился бы лечиться, будучи под кайфом. Вот и я был болен этой любовью и был абсолютно счастлив.

Я никогда всерьез не задумывался, каким должно быть мое будущее. Были желания, цели и амбиции, но полной картины – нет, не было. Я жил как все, работал, как все, ел, пил, ненавидел дни рождения. Дружил и занимался благополучием семьи. Но все это находилось в каком-то вязком тумане, в бесформенной сизой жиже, в цвет которой постепенно окрасились и мои будни. Ранний брак по залету, без любви и понимания. Сын, которого нельзя воспитывать. Родители супруги, имеющие право в нашем доме больше, чем я. Работа, поначалу любимая, но позже приевшаяся, без возможности расти и развиваться – она стала обузой. Я увяз. А теперь ощущал, что хочу жить. Попробовать, по крайней мере. Попробовать жить по-настоящему. Но опыта планировать будущее настолько масштабно у меня не было. Как и понимания, с какого бока начать строить свою новую жизнь и не нагадить в старой. Но как я ни крутил, как ни ломал голову, придумать ничего не мог.