Музыка войны

Лицо ее, чуть полное, чистое, белое, без косметики – она не ждала моего возвращения так скоро – словно покрылось непроницаемой пленкой, когда я вошел в ее съемную квартиру. Признаться, это была очень уютная, современная квартира со свежим ремонтом и красивой мебелью без следов износа. Мы сидели на кухне, я тяжелым взглядом сверлил ее лицо, а она взирала на меня исподлобья с полуравнодушием, с полуненавистью. Ох, себялюбивая собственница, не простит того, что я оставил ее якобы ради матери, не простит!

– Зачем ты вернулся? – Сквозь зубы спросила она и закурила. Облако дыма защекотало мне ноздри едкой горечью.

– Я же обещал, что ненадолго отлучусь, и вот я здесь.

– Как маменька?

– Хорошо. Настроил ей компьютер, переустановил софт.

– Хм. Настоящий мужчина не должен быть столь сентиментальным и не должен по первому зову бежать к маменьке.

На этот раз я не стерпел ее тона по отношению к матери.

– Прошу, не называй ее так. А что же, настоящий мужчина и на зов своей женщины не должен являться с первого разу?

Сощурив глаза, она ответила с особенной жесткостью, даже грубостью:

– Это – другое.

– Отчего же?

– Оттого, что я сковородкой по башке, если со мной плохо обращаться.

Сказав это, Яна внезапно расхохоталась, отчего весь облик ее превратился: из чужой и недоступной она вся стала желанной, свежей, мягкой, совсем не злой и… моей. Лишь на короткий миг где-то на задворках моего сознания вспыхнула искра подозрения, что врач-гинеколог не мог так изъясняться, и в этом было заключено что-то особенное и опасное, чего я пока разгадать не мог, но затем эта искра столь же внезапно погасла. Тем более не до нее было сейчас, когда я уже стискивал Яну в объятиях и покрывал ее шею и губы горячими поцелуями.

Наши отношения, вдруг повисшие на волоске в тот осенний день, разгорелись с новой силой, и я стал частым гостем в некогда родной Москве.

Глава четырнадцатая

Две тысячи двадцатый год для меня, как, быть может, и для многих людей, стал красной чертой, которая заставила меня отделить зерна от плевел. По крайней мере именно в то время, еще счастливое и безоблачное по сравнению со всем тем, что ждало нас впереди, я был убежден в том, что настал некий переломный час, и жизням нашим с Яной суждено было навсегда переплестись.

Все началось с внезапно объявленного карантина из-за коронавируса. Границы стали закрываться, рейсы отменяться, многие из привычных вещей, как то: походы по магазинам, ресторанам, кафе, парикмахерским, поликлиникам, стоматологам, косметологам, спортивным клубам – были теперь под запретом. Нежданно нагрянувшая на нас разлука убедила меня в совершенной моей готовности связать свою жизнь с Яной, и полунамеками я все-таки сделал ей предложение по телефону. Какого же было мое изумление и, признаться, негодование, когда она заявила, что не готова все бросить в Москве и уехать ко мне в Бухарест.

– Ведь ты же… ненавидишь свою жизнь в России! – Сказал я и опустил глаза, чтобы скрыть свое недовольство и разочарование, которое и через камеру было видно.

– Ненавижу – не то слово.

– Тогда я ничего не понимаю. Почему ты отказываешься?

Внезапная мысль ужалила меня: еще одна женщина не готова была ради меня изменить свой привычный образ жизни, это уже становилось обыденным делом… Словно я был душевным калекой, неполноценным существом, недостойным настоящей и неподдельной любви, раз из года в год все повторялось вновь и вновь.

Яна мялась, с губ ее слетали невнятные слова.

– Так вот она какова цена твоей любви. – Наконец не выдержал я. – Ты хочешь в Европу, но хочешь не ко мне.

– Да не в этом дело! Пойми, я пытаюсь рассуждать здраво. Если уеду к тебе, то работу не найду по специальности, придется учиться заново. На это уйдет несколько лет. Да и учебу придется частично оплачивать. Все это будет идти из твоего кармана, милый мой, я стану твоей содержанкой, получается. Ты серьезно готов к этому?

– Но ведь ты будешь моей женой. Как можно называть это «содержанкой»? Не темни, говори, как есть. В чем дело?

– Это очень хорошо, что ты понимаешь, что я сяду тебе на шею…

Я усмехнулся и даже издал глупый, никчемный смешок с досады, и собственный этот смешок ввиду моей беспомощности заставил меня рассердиться еще больше.

– Это все естественные вещи.

– Но мы еще не жили вместе! Вдруг мы не сможем ужиться? Разбежимся через месяц после того, как съедемся? Столь ответственный шаг требует хоть какого-то испытания наших чувств, дорогой, любимый мой.