Музыка войны

В тот день, когда Парфен решил уходить, он подкрался незаметно к умирающей Лизе и предложил ей сделку: он выведет ее из «Азовстали», а в обмен она на допросах будет говорить, что он – ее муж. Когда их пропустят, он уедет на Украину, а затем в Европу, как можно дальше от войны.

– Моргни, если согласна. Ну, моргни же. Не дури. Я ведь не угрожаю убить тебя, если ослушаешься или что пойдет не по плану. Все на доверии. Жизнь за жизнь. Обманешь – на твоей совести будет. И все.

Лиза, до того мгновения не желавшая слушать Парфена, чуть повернула к нему безжизненное лицо; впервые с минуты пленения она слышала человеческие речи, и уж тем более впервые она слышала рассуждения о совести. Не ослышалась ли она? Не помутился ли рассудок ее окончательно?

Незаметно для других Парфен приложил к ее губам крошки сухарей.

– Тебе много нельзя. Пока вот это. Потом еще дам. Так ты согласна? Согласна?

Лиза моргнула.

– Молодец. Эх, рано, рано… Еще поживем, еще поживем, Лизавета.

А детей он украл у «азовцев23», мать их была снайпером, а отец – артиллеристом, безжалостно расстреливавшим дома с мирными жителями Мариуполя.

– Что за дети? – Спросила Лиза, когда он вытащил ее из подземелье и усадил на землю, чтобы передохнуть.

– Что за вопрос, Лиз? – Парфен спросил как можно тише, ведь они были среди других людей. – Ты хочешь на волю или нет?

– Где их родители?

– Мертвы. Так что, детям погибать теперь тоже? Ты этого хочешь?

Лиза сделала вид, что поверила ему, но, как бы слаба она ни была, заплаканные лица мальчика и девочки, пусть и не порождавших жалость из-за выражения звериной тупости и жестокости, столь несогласной с их возрастом, все же выдавали какую-то чудовищную ложь. Совесть! Разве можно было ждать от нациста, чтобы он полностью вернул себе человеческий облик? И вдруг едва заметная насмешка блеснула на некогда столь красивом лице женщины.

После прибытия в больницу «семью» все-таки разлучили: по лицам ребят российские военные догадались, что Парфен что-то скрывал, и дальнейшие допросы подтвердили их догадки. Вскоре русский офицер навестил Лизу в больнице.

– Вы с вашим спутником – родители мальчика и девочки?

– Нет, конечно. – Ответила Лиза, к которой вернулась былая дерзость, лишь только ей поставили капельницы.

– Кем вам приходится этот мужчина и как его зовут?

– Понятия не имею, как его зовут. Но он спас меня. Если бы не он, я была бы уже на том свете.

– Ясно. Мы уже установили его личность, как и вашу. Человека этого зовут Парфен Лопатин, позывной «Морт», он – «азовец24», а вовсе не гражданский, кем притворялся перед всеми.

– Естественно.

– Так где родители детей? Что он сделал с ними?

Лиза, невзирая на общую слабость, быстро приходила в чувство и уже говорила, хоть и медленно, но бойко, даже насмешливо, как и прежде, когда она еще не знала истязаний Панько. Казалось, и былое высокомерие постепенно возвращалось к ней.

– Вам правду сказать? Я полагаю, он убил их. А детей запугал, чтоб молчали. Он – преступник, головорез. В «Азовстали» «белых и пушистых», «по ошибке забредших» нет. – Она выразительно подняла брови над едкими глазами и так же выразительно опустила их, тем самым подчеркнув значимость того, что намеревалась сказать. – Но он спас меня. Зачтите ему это. Если будет возможность.

– Я вас понял. Поправляйтесь поскорее. Всего хорошего.

– Будут вопросы – обращайтесь.

На выходе из палаты молодой офицер обернулся и как-то по-особенному улыбнулся Лизе: тепло, даже будто восхищенно. Он с удивлением отметил про себя, что ему хватило небольшого допроса, чтобы попасть под обаяние этой странно бесстрашной женщины со словно навсегда застывшим на холодном и красивом лице и давно ставшим ее второй натурой выражением презрения и насмешливости.

А Парфена ждал впереди суд за все его преступления.

Глава семнадцатая

Прошло несколько недель с тех пор, как я подглядел за странным, даже можно сказать, вопиющим занятием Яны по ночам, и хотя я ничего существенного в своем расследовании до сих пор не достиг, ничего, чем мог бы поделиться с читателями, но все же кое-какие сдвиги произошли, план действий был намечен. Ради новой цели мне пришлось отказаться от работы на Кипре, мое расставание с Россией вновь затянулось, будто само провидение не желало того, чтобы я уехал окончательно и бесповоротно. Сегодня вечером в лесной части бескрайнего Измайловского парка я встретился с товарищем своего дальнего знакомого, работавшего в ФСБ.