Музыка войны

– Конечно есть, Кать. Вы все думаете, кто никогда там не жил, что в Европе – рай, как и в Штатах. Но действительность не похожи на фильмы. Да, были времена, когда экономика на Западе росла, они выкачивали из России нефть за полкопейки в 90-е годы. Были огромные пособия, люди разленились, перестали работать, готовить, убирать за собой. Питались только в кафе, нанимали уборщиц из Украины, Литвы, Латвии. Но те времена давно прошли: в начале века президент, как только пришел к власти, повысил стоимость нефти раз в четыреста, отпустил ее до рынка. И все. Бесконечный праздник для европейцев и американцев закончился. Так же происходит и в Африке. Лишь только страна выгоняет французского или английского президента и их войска, как стоимость основного ресурса увеличивается в двести-четыреста раз. Бесплатному приходит конец. Люди, производящие ресурсы, начинают лучше жить. Из Украины лепят новую «Африку». Украинцы должны отдать Западу все за бесплатно, а в обмен получить – дырку от бублика. Американцы заберут ресурсы, европейцы закроют последние заводы, и все, полная и окончательная зависимость от Запада. Я раньше не любил свою страну, не интересовался ни историей, ни политикой. Жил для себя, был предпринимателем, зарабатывал деньги, и не малые деньги. Хотел идти в ногу со временем, задумывался о том, чтобы уехать в Германию насовсем… Да, были времена. Но война подобна смерти – в огне преисподней сгорает все напускное, все призрачное и надуманное, мелкое и ничтожное отступает навсегда… тогда-то человек рождается вновь. Никогда мне не стать прежним легкомысленным парнем, гонявшим машины из Германии на Донбасс, у меня теперь на душе иное… Да, теперь я знаю историю своей страны… И понимаю, почему уже более тысячи лет никто не смог нас сломить. Империи создавались и распадались, но мы будем стоять, как стоим, и в знании этого и есть наша сила.

– Стало быть, не важно, к чему мы стремимся, важно в первую очередь то, что мы зажаты между Западом и Востоком, и Запад для нас несет только смерть, всегда нес.

– Совершенно верно, это вопрос выживания. И пока он стоит, идеологические разногласия отходят на второй план. Пусть никто не обещает больше светлого будущего, пусть капитализм, пусть бедные беднеют, богатые богатеют – это происходит во всех странах мира.

– Но что будет дальше?

– Капитализм перерождается в империализм, а затем фашизм.

– Какой же выход тогда? Коммунизм? Он неосуществим.

– Если это так, то почему в сталинский период мы почти приблизились к нему?

– Ну а после?

– Как написал когда-то Михаил Пришвин: «что ж мы за народ за такой, если опять позволим обвести себя вокруг пальца». Вот такой мы народ, получается, все-таки сбылось его пророчество. Дали тем, кому нужно, обмануть себя, дали разрушить страну. Я не знаю, что это: наша доверчивость, наша легковерность, а может быть, ни то и ни другое. Просто природа капитализма так устроена: он сжирает все на своем пути; наш коммунизм был для него недопустим, вот они и сделали все, чтобы подорвать его изнутри.

– Так все-таки, какой тогда выход?

– А он должен быть?

– Непременно должен быть, иначе как можно жить, не имея цели?

– А вот это в корне неверно. Цель должна быть всегда, даже когда глобальные события разворачиваются совсем не так, как ты хочешь. Люди в 90-е годы не очень желали потерять все: народовластие, ресурсы, заводы, земли – а все ж-таки все это утекло из их рук. Ну так что же с ними случилось после? Они продолжили жить на своей земле и служить ей так, как они понимали это. Пусть обманутые, пусть вновь низверженные до положения рабов. Если мы бессильны, то мы бессильны, но не покидаем свою землю. Если мы объединяемся, как во времена Смуты или 1918-го года, или 1941-го года, то мы объединяемся и сметаем врага, освобождаем свои земли. И потом, если бы мы всякий раз, как становилось неудобно жить, сбегали, то не просуществовали бы более тысячи лет, нет. Пусть пройдет еще тысяча лет, но я знаю, верую: мы никуда не уйдем, мы будем стоять, и Запад не сдвинет нас с места. Пусть эти твои друзья уезжают, они уже отщепились и не важны для истории, важна ты. Что ты выбираешь, Катя?

Вопрос этот звучал совсем не так, как это выглядело бы на бумаге. Казалось, он звал ее за собой, придавая ее выбору особенное значение, и что-то в ее душе перевернулось после его слов. Казалось: если она, Катя, смогла обаять столь отважного и исключительного человека, то ее жизнь была не все сплошь туман, не все сплошь бессмыслие и бесцельность. Если Дима сам искал встреч с ней, сам хотел говорить с ней… не значило ли это, что она, человек, не совершивший в жизни ничего по-настоящему хорошего и доброго для других – а это она знала теперь точно, побывав на Донбассе – никакого большого дела, все же еще была годна на что-то истинно прекрасное? Она могла очнуться ото сна, и он, он мог пробудить ее.