Первые аккорды пьесы представляют собой тихое уединение двух очень не молодых женщин, читающих вслух Диккенса. На наше счастье, дама, дождавшись начала спектакля, благополучно уснула на плече своей подруги. Подруга же хотела комфортно наслаждаться пьесой Птушкиной и попыталась сбросить с плеча груз, но мы нежно попросили ее этого не делать: «Пусть спит, не будите ради бога!»
Первое отделение прошло отлично. И Чурикова, и Васильева и Михайлов были удивительно гармоничны, великолепны и трогательны. Наступил антракт.
Подруги спящей дамы удалились размяться в фойе, а она сладко похрапывала в виде вопросительного знака, скрючившись на кресле.
Зал медленно заполнялся зрителями. Мы молились, чтобы дама спала и дальше, но… Организм, перегруженный алкоголем, не выдержал и, когда все уже заняли свои места, подруги тоже, дама приподняла голову и блеванула фонтаном на подруг, на все вокруг. Соседи бросились врассыпную. Первыми смылись подруги, им досталось больше других. Мы, конечно, тоже побежали искать спасения у служителей театра. Со словами «Поставьте нам стулья в проходе!» мы замерли в ожидании.
Немолодая пара из серии «вытащенных» мужей со словами «вашу мать» понеслась к выходу. «Чтобы я еще пошел…!» – шипел мужчина на растерянную жену.
Двое мужчин, служителей театра, подошли к спящей и попытались с ней договориться. Дама крепко держалась за кресло и категорически отказалась выходить, отправив мужчин «очень далеко». Вскоре пришли еще двое.
Уже четверо пытались что-то предпринять, но… Время шло. Теперь зал стоял в «пробке», а артисты ждали… Нас усадили в ложу. Уборщица с ведром и тряпкой переминалась в проходе. Амбре распространялось, зрители застыли в ожидании…
«Хочешь, уйдем», – предложила я мужу.
«Э нет!», – воскликнул радостно он, «Такой поход в театр требует окончания зрелища!». Муж был в восторге.
Все закончилось хорошо. Даму подхватил молодой и сильный пятый служитель театра и благополучно унес в фойе. Ее подруги, отмывшись в туалете, вернулись и спасли подругу. Поход в театр удался. Спектакль продолжился и завершился овациями.
Когда мы возвращались через Большой каменный мост, огни Москвы отражались в воде. Сияли рубиновые звезды на башнях Кремля. Театральная жизнь мегаполиса набирала обороты. Теплый ветерок ослепительного бабьего лета шептал: «Жизнь прекрасна!», в том числе театральная. Театральная жизнь прекрасна.
Союзпечать – АйсКрем
Сегодня 23 декабря. Самая длинная ночь и, самый короткий день. Смутный рассвет обнажил за моим окном заснеженные стволы лип и берез. Снег кружится легко и медленно. Вылетая мысленно за окно в морозный день, хочется крикнуть: «А вот и Я-а-а-а!!!». Я еще здесь, на земле, с вами, друзья мои.
….Мне совсем не показалось странным, что старушенция, выглянувшая из окошечка киоска «Союзпечать», совершенно молодым голосом пропела: «Молодой человек, возьмите, совсем еще теплые, час как поджарила» и, сунула мне сверток какой-то помятой и не свежей бумаги. Окошечко захлопнулось звонко, как будто звякнул колокольчик.
Этот дом, где я сейчас проживал, построен лет 7 назад на унылом пустыре, между двумя кварталами старых «немецких» (построенных пленными немцами после войны) домов красного кирпича и хрущевок 60-тых годов. Все окрестные жители были уверены, что на пустыре ничего строить не будут никогда, потому, что под ним протекает речка Хвилка взятая в трубу, но огромные 16-тиэтажки, обзаборенные, где квартиры подороже, и, без заборов, где муниципалитет осчастливил граждан, уже утыкали весь пустырь. Квартира принадлежала моей матери. Странным образом мои родители расходились и сходились, разменивали квартиры, но призрачное облачко всякий раз воскресающей любви всегда парило в доме. Сейчас был период мира и любви, и мама проживала у отца…
В этот день я возвращался домой почти в 12 ночи, голодный, злой и мечтал всех съесть и немедленно лечь спать. Когда обыденность изматывает и душу, и тело, никакие возлияния – не помогают, разве что на очень короткое время. Вот и сегодня, выпили, слава богу, в пределах нормы, есть было нечего, облегчения души в разрезе «Ты меня уважаэшь!!??» – не произошло. Меня распирала ярость. Конечно, я понимал почему, но не хотел в этом признаваться. И тут этот киоск… Мне-то раньше казалось, что киоск торговал мороженным, а не газетами, но совершенно не обращал на него никакого внимания. Мне даже показалось, что там я покупал именно газеты, а не мороженное. Утром старт мигом: бег трусцой, душ, кофе, к автобусной остановке (если я не за рулем), целый день не поднимая головы труд, труд вечером все остальной (клуб, тусня, алкоголь, подружки (Ксюша, Маша, Даша, Юля…).