Музыкальная поэтика. В шести лекциях

Ибо феномен музыки – это не что иное, как феномен спекуляции. В этом выражении нет ничего пугающего. Оно просто подразумевает, что основой музыкального творчества является предварительное «нащупывание», воля, движущаяся вначале в царстве абстрактного с целью придания формы чему-то конкретному. Элементы, на которые эти спекуляции неизменно нацелены, – звук и время. Без этих двух элементов музыка немыслима.

Чтобы упростить изложение, сначала мы поговорим о времени.

Пластические искусства представлены в пространстве: мы получаем общее впечатление, прежде чем на досуге начинаем открывать для себя одну за другой детали. Но музыка основана на временно́й последовательности, а потому требует живости памяти. Следовательно, музыка – временно́е искусство, а живопись – пространственное. Музыка, прежде всего, предполагает определенную организацию во времени, хронономию – если вы позволите мне использовать неологизм.

Законы, регулирующие движение звуков, требуют наличия измеримой и постоянной величины, метра – чисто материального элемента, с помощью которого выстраивается ритм – чисто формальный элемент. Иными словами, метр отвечает на вопрос о том, на сколько равных частей нужно разделить музыкальную единицу, именуемую тактом, а ритм отвечает на вопрос о том, как эти равные части будут организованы в пределах данного такта. К примеру, четырехдольный такт может складываться из двух групп по две доли или из трех групп: доля, две доли, доля – и так далее.

Таким образом, мы понимаем, что метр, так как сам по себе он дает лишь элементы симметрии и подразумевает равные количества, непременно используется ритмом, обязанность которого состоит в том, чтобы устанавливать порядок в движении посредством распределения количеств, предоставляемых тактом.

Кто из нас, слушая джазовую музыку, не испытывал занятного ощущения, близкого к головокружению, когда танцовщик или сольный музыкант, упорно пытаясь подчеркнуть нерегулярные акценты, все же не мог отвлечь наш слух от мерной пульсации метра, отбиваемой перкуссией?[39]

Как мы реагируем на впечатления подобного рода? Что поражает нас больше всего в этом противостоянии ритма и метра? Одержимость регулярностью. Изохронность ударов в данном случае становится всего лишь способом указать на ритмическую импровизацию солиста. Именно она вызывает удивление и производит неожиданный эффект. Поразмыслив, мы понимаем, что без ее явного или неявного участия мы не смогли бы понять и оценить подобную импровизацию. В данном случае мы получаем удовольствие от взаимосвязи.

Этот пример, как мне кажется, в достаточной степени проясняет связь между метром и ритмом как в иерархическом, так и в хронономическом смысле.

Что мы, будучи теперь полностью осведомленными, скажем, когда кто-то станет рассуждать – как это слишком часто случается – о «быстром ритме»? Как разумный человек может совершать столь грубую ошибку? Ибо, в конце концов, ускорение меняет лишь движение. Если я пою американский государственный гимн в два раза быстрее, чем обычно, я лишь меняю его темп и ни в коем случае не меняю его ритм, поскольку соотношение длительностей звуков музыкальной фразы остается неизменным.

Я решил потратить несколько минут на прояснение столь элементарного вопроса потому, что он часто искажается невежественными людьми, особенно теми, кто злоупотребляет музыкальными терминами.

Более сложной и действительно фундаментальной является специфическая проблема музыкального времени – хроноса музыки. Недавно эта проблема стала предметом чрезвычайно интересного исследования господина Петра Сувчинского, русского философа и моего друга. Его мысли настолько созвучны моим, что будет лучше, если я просто кратко изложу его тезисы.

Музыкальное творчество представляется ему сочетанием врожденной интуиции и возможностей, основанных главным образом на исключительно музыкальном переживании времени – хроноса, функциональной реализацией которого становится музыкальное произведение.

Все мы знаем, что время идет по-разному в зависимости от внутреннего ощущения субъекта и событий, влияющих на его сознание. Ожидание, скука, страдание, удовольствие и боль, созерцание – все это является различными категориями, в рамках которых разворачивается наша жизнь, и каждая из них обусловливает особый психологический процесс и определенный темп. Колебания в психологическом времени становятся заметными, только когда они связаны с первичным ощущением – сознательным или бессознательным – реального времени, онтологического.

Особый отпечаток на концепцию музыкального времени накладывает то, что эта концепция порождается и развивается как вне категорий психологического времени, так и одновременно с ними. Вся музыка, независимо от того, подчиняется ли она нормальному течению времени или отстраняется от него, устанавливает особые взаимоотношения, своего рода контрапункт[40] между течением времени и собственной длительностью, а также материальными и техническими средствами, с помощью которых музыка себя проявляет.