Музыкальная шкатулка Анны Монс

И старушка крестила миску, нашептывала что-то. Она разжала разом занемевшие пальцы Евдокии, вынула свечу и, завернув ее бережно в холстинку, спрятала на груди.

— До другого раза. А тут — смотри, царица, смотри, матушка…

Евдокия и смотрела.

— Вот муж твой, — корявый старушечий палец сковырнул восковую кляксу. — Вишь, на кота капля похожа, и еще тут знак особый, царский…

Не видела Евдокия ничего этакого, но кивнула, согласие выражая.

— Ждет его дорога дальняя… вот как вытянулась! Надолго уедет… но будет путь его успешен. Вот три капельки, хороший знак. Многого восхочет, но и многое получит. А по возвращении все тут переменится.

— Все? — нехорошо екнуло в груди.

— Осторожна будь, царица-матушка, видишь ее? — К поверхности воды поднялась уродливая клякса. — Она, немка, Монсиха, змеюка подколодная… за царем тянется…

Тонкие нити исходили от кляксы.

— Приворожила его, проклятая, — старушка трижды сплюнула через плечо и осенила царицу крестным знамением. — Разум ему затуманила. Хочется ей невозможного, тебя, голубушку нашу, прочь отослать, а самой в жены законные выйти.

Невозможно подобное!

Хотела было закричать Евдокия, но — промолчала.

Невозможно? Да разве кто заступится за нее, пожелай Петр отослать свою жену? Жестокий! Равнодушный. И не зря, выходит, про монастыри шепчутся, значит, задумал он сие непотребство давно.

…и вышлет ее.

…а немку в Кремль приведет, посадит рядом с собою, и будут кланяться бояре Монсихе, точно так же, как кланялись они и самой Евдокии.

Ох, а сыночек как же?! Царевич дорогой, любый? Не захочет ли Кукуйская царица избавиться от кровиночки? Небось своих деток народит, и тогда…

— Не бойся, царица, — сухая ручка схватила Евдокию за кисть. — Ничего не бойся, вот поглянь, расходятся дороги…

— Чьи? — спросила она онемевшими губами.

— Ее и царя, прости, Господи! Не удастся злодейке ее задумка… а чтоб оно вернее было, то… знаю я одну бабку, которая на птичьих костях ворожить умеет. Да и не только ворожить…

Замолчала, глядя на Евдокию снизу вверх, готовая тотчас от слов своих откреститься. Но молчала царица, думала. Сколько лет она отдала, сколько горя пережила… и выходит, что зазря. Не заступится Господь за страдалицу…