Музыкальная шкатулка Анны Монс

— Правильно, — шептала чернокнижница, — говори… говори, чего с ней сделать хочешь…

— Пусть плачет, пока не поблекнут ее глаза… пусть волосы рвет, пока не останется ни волосочка… пусть зубы ейные выпадут… а груди иссохнут. Кожа станет темной и гнилой… Пусть отвернется от нее царь, увидав, до чего мерзка она!

Сказала, выдохнула — и сомлела.

А когда в себя пришла, оказалось, что нет больше в тереме чернокнижницы, ушла.

Да и была ли она?..

— Лежи, лежи, матушка, — затрепетала старушка, подавая ей воды напиться. — Успокой свою душеньку.

— Все… получилось?

— Не бывать Монсихе царицей, да только…

— Говори!

— Женщина эта, она лгать не станет… и сейчас денег ни копеечки не взяла. Сказала только, что бережет Монсиху сила особая.

Неужто сам Господь волею своей разрушил наговор?

— …не Божия, нет, — поспешила успокоить старушка взволнованную царицу, — а сила любви твоего супруга… Делал он ей подарки?

— Делал.

Дорогие, не чета тем, что Евдокии доставались. Да и то, в последние годы Петр и вовсе не вспоминал о Богом даденной жене.

— Не деньгами тот дар измеряется, особый он, отличный от прочих. В нем — любовь твоего мужа спрятана. Коль выпустит Монсиха энтот дар из рук своих загребущих, так и сгинет. А удержит — жива останется.

Задумалась Евдокия, но, утомленная колдовством, собственной ненавистью, вдруг поняла, что бессильна против соперницы, да и то… уйдет Монсиха, и кто на ее месте появится?

Другая?

Третья?

Или многие, да сразу. Неужто вернется Петр к Евдокии? Ой, вряд ли…

— А еще, — старушка чуяла перемену в царице-матушке, — сказала эта женщина, чтоб ты не спешила на судьбу сетовать. Что будет тебе тяжко, да… все тяготы Господь по любви к чадам своим на них насылает. И пройдешь ты свои и обретешь счастие…

О счастье Евдокия не помышляла, какое уж тут счастье, когда жизнь, почитай, закончена? И знаком отослала она старушку, сама же, опустившись на перины, долго думала обо всем, что случилось в короткой ее жизни. Отошли обиды, исчезла злость, вот только беспокойство за сына, столь разительно непохожего на Петра, осталось. Какова будет его судьба?..

Елена, узнав о том, что Ксюша некоторое время поживет в квартире Игната, устроила истерику. Нет, это даже не истерика была — к ее истерикам Игнат уже несколько попривык, — но поток обвинений, утопленных в слезах, которые, впрочем, довольно быстро иссякли. И Елена сухим мертвым тоном, прежде ей несвойственным, поставила ему ультиматум.

А Игнат терпеть не мог, когда его припирали к стенке. Нет, он попытался это объяснить, донести до Ленки и причины столь неординарного решения, и реальность проблем, с которыми он столкнулся, и вообще саму ситуацию, пусть напрямую Ленки и не касавшуюся, но затронувшую его, Игната, интересы.

Слушать она не желала:

— Между нами все кончено, — сказала она и руки скрестила, еще и к окну отвернулась, но так, чтобы Игнат увидел одинокую слезу, сползающую по бледной щеке.

Даже в больнице Ленка умудрялась выглядеть роскошно.