Музыкальная шкатулка Анны Монс

Не скажешь, что Инга была так уж сильно привязана к подруге. Да и то, если разобраться по уму, разве у женщины друзьями бывают женщины? Потенциальные союзницы, потенциальные соперницы или же относительно безопасные личности, те, с кем можно провести часик-другой за сплетнями и кофеем.

Ольга относилась к последним.

Она была… никакой. Даже несмотря на все усилия имиджмейкеров, которые ею занимались. Пожалуй, истинную – серую – сущность Оленьки невозможно было спрятать.

Это Ингу радовало.

Нет, конечно, нехорошо радоваться чужим неудачам, но… так спокойнее. Рядом с Ольгой Инга всегда выглядела жар-птицей, ради этого одного стоило перетерпеть Оленькино нытье. Вечно у нее что-то не ладилось. То мамаша ей нервы трепала, то дети ни в грош ее не ставили, то просто окружающий мир радовать переставал. Экзистенциальная тоска…

А тут – Оленька пела… Инга услышала ее еще на первом этаже и удивилась: надо же, а серая пташка-то вовсе и не серая даже… соловей!

Голос-то хороший у нее, сильный и богатый.

И песня такая, от которой в душе все переворачивается. Инга даже замерла, чтобы не спугнуть это ощущение. А потом песня закончилась, и она поднялась, желая высказать Оле свой восторг.

В гостиной сидели двое, Оленька, раскрасневшаяся, возбужденная, какой Инга никогда прежде ее не видела, и престранный тип в сером мятом плаще. Тип сидел за роялем и перебирал клавиши, мелодия рождалась нервная, ломаная и какая-то злая.

– Дорогая! Я так рада, что заехала к тебе! – Инга старую подругу обняла и расцеловала. – Не знала, что ты такая талантливая…

Тип зыркнул в сторону Инги и сгорбился.

– Познакомь меня со своим гостем.

Оленька смутилась и покраснела сильнее обычного.

– Это Вик, мой первый муж…

– Я, пожалуй, пойду, – тип поднялся и, смерив Ингу взглядом, от которого у нее мороз по коже вдруг пробежал, действительно удалился.

– Он… очень хороший человек, – словно оправдываясь, сказала Оленька. – Только мама его почему-то не любит.

В этот момент Инга, как никогда прежде, поняла Оленькину маму, пусть и считала ее всегда хладнокровной старой стервой.

– Если она узнает, что мы снова встречаемся, – Оленька трепала лист одинокой розы, которая лежала рядом с ней на диванчике. Цветок был из недорогих и явно появился тут не случайно. – …то устроит скандал. И дети тоже будут против…

– А ты?

– Мне с ним хорошо…

Инга ни о чем не спрашивала, но Оленька вдруг сама принялась рассказывать: о том, как она встретилась в университете с человеком, который первый увидел в Оленьке не серую мышку, а умного и достойного человека. О том, какой была эта ее утерянная любовь, и что закончилась она свадьбой, а свадьба – разводом, во многом – из-за мамы… ну, и еще из-за собственной Оленькиной глупости.

Ей надоело жить в нищете. А оказалось, что в богатстве тоже не много радости.

Нет, Оленька после того развода ни в чем не нуждалась, но вещи, казавшиеся ей недавно важными, вдруг потеряли всякое значение. Она существовала по чужим правилам, и никто, ни мать, ни новый муж, ни ее подруги, одобренные ими обоими, ни даже дети не особо задумывались над тем, чего же хочется самой Оленьке. Она понимает, что винить некого, но…

Теперь-то она получила свободу!

Инга слушала ее пылкую речь, не перебивая. Пусть себе говорит. Какое Инге дело, если разобраться, до Оленькиных душевных треволнений? Хочется ей связать жизнь с этим ненормальным, так и на здоровье… Конечно, мамочка Оленькина вряд ли одобрит подобный пассаж, и зря Оленька надеется, что она останется в стороне. Денежный кран по-всякому перекрыть можно.