— А теперь представим, что мы с помощью наших друзей — англичан и американцев — победили турок и захватили эти вилайеты. И сразу, как вы понимаете, встает вопрос: кто восстановит эти цветущие земли и на какие средства? Ведь для такого дела деньги нужны, и не малые… Большой капитал нужен, вы ведь понимаете, люди?..
— Наш долг освободить вилайеты, а восстановление их — это уж ваша забота, всех тех, кто владеет тем самым капиталом, о котором вы говорите, уважаемый парон[9]
Аракел! — крикнул с места Багратуни.— Благословен будет прах твоего отца, хорошо ты все понимаешь, полковник-джан, — довольный, обернулся к нему Аракел. — Великая страна, парон полковник, велика своими богачами, и, если вы хотите, чтобы наши общие планы не были только пустыми словами, вы должны помочь нам увеличить капитал, один к десяти, один к ста. Тогда мы сможем достойно помочь родине. Я, к примеру, готов все свое добро и имущество предоставить вам. Хотите хлеба — хлеба дам; хотите соли — будет соль… Берите всё, только хорошо воюйте…
Все закричали «ура», и мы сыграли туш. Тут я неволь-но вспомнил слова Анаит о намерениях Аракела. «Выходит, она была права, — подумал я, — нужно рассказать обо всем папе!»
Тосты сменялись один другим. Наконец Багратуни поднялся:
— Извините, но я должен идти. Меня ждут дела.
Аракел последовал за ним.
Штерлинг, пользуясь случаем, громогласно объявил:
— Антракт.
Всякое наше выступление, будь то банкет или похороны, он считал концертом и всегда объявлял традиционный антракт.
Я вышел на балкон — хотел сбегать домой. Ночь была темная, вокруг ни зги не видно. Мне послышались голоса на лестнице. Я насторожился и невольно прижался к столбу.
— Насколько я вас понял, уважаемый, вы хотели бы получить подряд на поставку армии хлеба и соли?
— Да нет, парон полковник. Это не совсем так…
Я узнал Аракела-агу и Багратуни.
Командир полка прервал собеседника:
— Не вижу в этом ничего предосудительного. Мы ведь будем заключать сделку на поставку хлеба, соли и других продуктов для нашей армии. Так почему бы нам не прибегнуть именно к вашей помощи? Постараюсь употребить свое влияние и быть вам полезным, парон Аракел.
— Вот спасибо, полковник-джан. Всем известно, что вы душа-человек… — обрадовался хозяин. — Обещаю, что и я в долгу не останусь.
Они спустились вниз и направились к воротам. Никем не замеченный, я сбежал по лестнице и вошел в дом.
Лампа была привернута, отец лежал на тахте с закрытыми глазами, но едва я прикрыл за собой дверь, он тут же окликнул меня:
— Гагик-джан, это ты?
— Да, папа… Если бы ты знал, что я слыхал…
Я рассказал ему обо всех речах и тостах и о том, что говорили Аракел с полковником на лестнице.
— Так-то они и живут на свете, сынок. Ничто им не дорого: ни родина, ни народ, — сказал отец. — Об одном только и думают — как бы побольше награбить, любой ценой набить свою мошну. Мой тебе совет, сынок: держись подальше от таких людей. То ли дело этот ваш Цолак. Он, видно, парень умный, стоящий товарищ. Такой плохому не научит…
Во дворе хлопнула калитка.
— Посмотри, кто это там, — сказал отец.
Я вышел. Это был Бахшо с дружками.
— А наверху-то пируют, — сказал Бахшо. — Пойдем. Выпьем, потанцуем. И ты, Како, выдашь нам «Багдагюли»[10]
.— Успеем еще. Сейчас не до плясок, мы же пришли за Дарбиняном. Забыл, что ли?
Это сказал поручик Матевосян.
На минуту я остолбенел.
— Идем. Вон там, в сарае в нашем, он живет…
Я кинулся в дом и крикнул:
— Папа, они пришли тебя забрать!..
— Куда забрать? Кто? — приподнял голову отец.
— Не знаю… Там Бахшо, Матевосян и еще какие-то люди…
Больше мы не успели ничего сказать, потому что дверь с грохотом распахнулась и в комнату ввалились Бахшо, какой-то пьяный маузерист, а за ними Матевосян и солдат с ружьем.
— Ты Дарбинян Степан? — спросил Матевосян, обращаясь к отцу.
— Я, — кивнул отец.
— Собирайся.
— Куда?
— В армию тебя забираем.
— В какую еще армию? Вот ведь жизнь настала: среди ночи вваливаются в чужой дом, да еще и с оружием! Можно подумать, здесь преступники живут, — рассерженно сказал отец. — Существует порядок, закон существует. Прислали бы повестку, утром я сам бы явился…
Бахшо заорал:
— Молчать!
Другой маузерист приставил пистолет к животу отца.
— Повестку захотел? А это чем тебе не повестка?
— Ну ладно, Како, не трогай его, — сказал ему Матевосян и повернулся к отцу: — А ты не читай нам нотации. Сами знаем, что нам делать. Пришли тебе повестку, а ты возьмешь да и удерешь в горы. Ну давай поднимайся, да пошли…
На лестнице застучали башмаки. Через минуту в дверях появилась мама. Услыхала, наверно, шум в нашем доме или, может, сердце подсказало ей.
— Мам, папу в солдаты забирают! — закричал я, бросившись к ней.
Она кинулась к отцу, прильнула и запричитала:
— Не пущу! Слышишь, не пущу…
Мама упрашивала то Бахшо, то Матевосяна, чтобы они не уводили отца, не оставили нас сиротами… Но мольбы, конечно, не помогали. Бахшо грубо оторвал маму от отца со словами:
— Чего вы раскудахтались? Всех дома не оставишь. Кому-то надо воевать, защищать родину!
— А сам чего же не идешь защищать родину? — закричал вдруг я.