Музыканты в зеркале медицины

«Моему счастью нет границ… До сих пор я мог только надеяться, а теперь это счастье стало действительностью! От радости я готов задушить в объятиях вас и моих шуринов как самых близких мне людей в этом мире», — писал он, исполненный радости, и никто из них не знал тогда, что эта встреча будет последней. В радостном карлсбадском настроении он сочинил вальс си-бемоль-мажор ор. 34 № 1, мазурку до-мажор ор. 67 № 3 и полонез до-диез-минор ор. 26. Через три недели безоблачного семейного счастья он распрощался с родителями и сначала на неделю поехал в Дрезден, где встретился со своим школьным товарищем Феликсом Водзинским, который в то время жил в этом городе с родителями и сестрой Марией. Так в доме Водзинских произошла встреча, в результате которой возникло более тесное его знакомство с Марией, единственной дочерью графа. Насколько это очаровательное интермеццо, получившее романтический оттенок во многих биографиях, соответствует истине, сейчас с полной определенностью сказать уже нельзя. Точно известно лишь, что Шопен, вдохновленный впечатлениями этой недели, решил в следующем году провести месяц в Мариенбаде и в Дрездене. Этим временем датируют якобы имевший место «роман Шопена и Марии Водзинской», в результате который будто бы даже «в некий предрассветный час» состоялась помолвка. Младшая дочь Водзинского Юзефа Кошцельская подтверждает этот факт в своих воспоминаниях, но в письмах пани Терезы Водзинской об этом говорится куда более расплывчато, почти таинственно. Вот что она писала Б1опену в 1836 году: «Не думай, что я отказываюсь от того, что сказала, но нам надо было выбрать тот путь, по которому мы хотели идти. Пока я прошу тебя о молчании. Следи за своим здоровьем, потому что от этого зависит все». Прежде всего бросается в глаза то, что Шопен переписывался с матушкой Терезой, причем письма эти были очень сердечными, можно даже сказать, нежными, в то время как немногие письма к Марии выдержаны в самом обычном стиле. Пусть даже центральной фигурой в письмах Терезы была не Мария, а ее сын Антоний, не отличавшийся хорошим характером, которого Шопену не раз приходилось спасать в Париже от финансовых трудностей, тем не менее отношения между Терезой и Шопеном наводят на определенные размышления. Повторяющиеся просьбы хранить в тайне некий «предрассветный час», равно как и содержание некоторых писем уже не молодой, а зрелой женщины к молодому Шопену нельзя интерпретировать только с той точки зрения, что пани Тереза видела в молодом музыканте своего четвертого ребенка, пусть даже она именно так выразилась в одном из писем. Но как тогда понимать следующие слова из другого ее письма: «Я очень жалею, что ты покинул нас в субботу. Я неважно себя чувствовала себя в этот день и не могла в достаточной мере посвятить себя «предрассветному часу», о котором мы говорили. На следующий день я была бы более прилежной… Будь уверен, что я к тебе очень расположена. Для того, чтобы проверить мои желания и чувства, в любом случае необходима осторожность».

Что же касается якобы обещанного брака между Шопеном и Марией, то с учетом нравов и обычаев аристократического общества можно полностью исключить, что о подобном союзе кто-либо мог говорить всерьез. Ни в одном из существующих источников нет даже намека на то, что между ними существовала настоящая любовь, и последовавшая разлука не вызвала ни у Марии, ни у Шопена видимого душевного потрясения. Вероятно, мы никогда не узнаем, что имел в виду Шопен, написав «Мое страдание» на пачке писем после окончательного разрыва всех контактов с семьей Водзинских. Ясно лишь то, что ни дрезденский, ни мариенбадский эпизоды не оставили следов в его творчестве, если не считать вальса ор. 69 № 1, так называемого «Прощального вальса», который он посвятил Марии перед отъездом из Дрездена в сентябре 1835 года.