Музыканты в зеркале медицины

В этом упрекали его еще в Вене, но дело было в том, что критики и публика не поняли специфической манеры его интерпретации, которой больше всего восхищались знатоки, такие как Берлиоз: «В мазурках есть невероятные тонкости, и Шопен знает, как сделать их вдвойне интересными для нас. Он передает их с величайшей нежностью, на пределе пиано, когда молоточки едва касаются струн. Так и хочется подойти к инструменту, чтобы ничего не упустить, как если бы это был концерт с участием фей и эльфов». Но и среди музыкантов находились те, кто открыто не признавал интерпретацию Шопена. Джон Фильд говорил о «таланте для больничной палаты», а Мендельсон и Мошелес считали, что мазурки Шопена «аффектированы почти невыносимо» и говорили об их «сентиментальности, недостойной культурного человека и музыканта». Берлинский редактор и издатель журналов Людвиг Рельштаб говорил даже о «вандализме по отношению к мелодиям Моцарта» и о «музыке грубого славянского племени». Лишь после многочисленных положительных отзывов критики, и прежде всего Роберта Шумана, Рельштаб признал, что стиль концертов Шопена удивительно благороден. Полностью признавая искусство Шопена как пианиста, практически все критики были едины в том, что основной его дар лежит в области композиции.

Его туше было недостаточно сильным для выступлений в больших залах и отчасти поэтому он предпочитал интимную атмосферу салонов. Это повлекло за собой еще одно недоразумение: за Шопеном закрепилась слава «салонного и дамского музыканта». Он же просто чувствовал себя комфортнее и увереннее в кругу почитателей и верных поклонников. Основной же причиной, заставлявшей его избегать публичных концертов, были волнение и боязнь сцены, о чем он еще в 1830 году писал Титусу: «Ты не представляешь себе, какие муки испытываю я в эти три дня, оставшиеся до публичного концерта». Из-за этих трудностей при выступлениях перед широкой публикой он за 18 лет, прожитых в Париже, дал всего 19 публичных концертов — мизер по сравнению с Тальбергом или Листом. Шопен мог себе позволить такое лишь потому, что доходы от публикации произведений и от дорогих уроков избавляли его от необходимости зарабатывать на жизнь виртуозным исполнительским мастерством.

Мы не располагаем собственноручными свидетельствами Шопена о том, что он в той или иной степени чувствовал себя нездоровым в первые парижские годы, если не считать депрессивного состояния, столь угнетавшего его в Штутгарте, которое постепенно уходило в течение первых месяцев пребывания в Париже. Это предположение подтверждает письмо к Титусу, написанное 15 декабря 1831 года: «Здоровье мое отвратительно, внешне я демонстрирую радость, но внутри меня что-то мучает. Предчувствия, беспокойство, сны, безразличие, желание жить и потом снова жажда смерти, сладкий покой, оцепенение, рассеянность». С учетом совсем не радужных перспектив в области музыкальной карьеры и в чисто материальном отношении подавленное настроение сохранялось у Шопена еще в течение некоторого времени. Физическое же его состояние было хорошим, потому что в последующие два года сообщения о каких-либо нарушениях здоровья отсутствуют. Более того, в сентябре 1833 года он написал известному виолончелисту Огюсту Франшому: «Говорят, что я потолстел и выгляжу хорошо». В том же духе высказывались и его друзья. Композитор Антон Орловский примерно в 1834 году после встречи с Шопеном написал, что тот «здоров и крепок» и «кружит головы всем француженкам», а Ян Матушинский в том же году писал своему зятю: «он так вырос и окреп, что я его едва узнал». Тем не менее, нам известно, что состояние Шопена было вовсе не таким безоблачным, как можно было бы предположить на основании этих высказываний. Каждую зиму его посещали заболевания верхних дыхательных путей, которые существенно отражались на общем самочувствии, в связи с чем он решил в 1835 году отдохнуть на курорте Энгиен-ле-Бен, а еще летом 1833 года вместе с Франшомом провел летние месяцы в Кото, департамент Турен. На выбор в качестве курорта Энгиена повлияло, очевидно, и то обстоятельство, что поблизости поселился высоко почитаемый Шопеном как композитор Винченцо Беллини, который умер в том же году, будучи еще совсем молодым. Однако важнейшим событием этого лета стало известие от родителей о том, что они собираются провести несколько недель на курорте в Карлсбаде. Шопен немедленно прервал свой отдых в Энгиене и сразу же отправился в Карлсбад, где 15 августа 1835 года впервые после пятилетней разлуки смог заключить родителей в объятия.