Музыкофилия

Доктор Йоргенсен считает, что его левое ухо «лучше, чем можно было бы ожидать от семидесятилетнего старика». Ухо, улитка не могут стать с возрастом лучше, но, как показал на собственном опыте Джекоб Л., мозг и сам может улучшить свою способность использовать поступающую в него акустическую информацию. Такова сила пластичности головного мозга. Не важно, насколько спорно мнение доктора Йоргенсена о том, что «слуховые волокна, возможно, переходят через мозолистое тело» к противоположному уху, все равно можно с уверенностью сказать, что в его мозгу произошли значительные изменения, позволившие ему приспособиться к жизни с одним ухом. Несомненно, в мозгу образовались новые связи, к функции обработки слуховой информации были привлечены новые области коры (современные методы исследования наверняка могут продемонстрировать эти изменения). Представляется также вполне вероятным, что – вследствие того, что зрение и слух взаимно дополняют друг друга, что позволяет зрением компенсировать поражения слуха и наоборот, – доктор Йоргенсен, целенаправленно или непроизвольно, использует зрение и визуальные данные для определения положения инструментов в оркестре и также с помощью зрения оценивает размеры, объем и форму концертного зала для усиления ощущения звукового пространства.

Восприятие никогда не бывает чисто сиюминутным – оно опирается на опыт прошлого, вот почему Джеральд М. Эдельман говорит о «запомненном настоящем». Все мы обладаем подробной памятью о том, как прежде выглядели и звучали разные вещи, и эти воспоминания всегда примешиваются к впечатлениям от нового восприятия. Такого рода восприятия особенно характерны для музыкальных людей, для таких завсегдатаев концертов, как доктор Йоргенсен, и образы прошлого у них непременно дополняют восприятие, тем более если оно чем-то ограничено. «Каждый акт восприятия, – пишет Эдельман, – есть в какой-то степени акт сотворения, а каждый акт воспоминания есть в какой-то степени акт воображения». Таким образом, используются опыт и знания мозга так же, как его приспособляемость и устойчивость. Примечательно в случае доктора Йоргенсена то, что после такой тяжкой потери, при полной невозможности восстановления слуха в обычном понимании этого слова, у него произошла, тем не менее, реконструкция функции, при этом восстановилось то, что казалось утраченным навсегда. По прошествии нескольких месяцев, вопреки всем мрачным предчувствиям, доктор Йоргенсен смог восстановить то, что было для него очень важным – восприятие музыки во всей ее полноте, богатстве и эмоциональной мощи.

Письмо доктора Йоргенсена было первым сообщением о том, что происходит, когда человек внезапно теряет слух на одно ухо, но за время нашей переписки я узнал, что его ситуация совсем не уникальна. Один из моих друзей, Говард Брэндстон, рассказал мне о том, как двадцать лет назад у него внезапно случился приступ головокружения, за которым последовала почти полня потеря слуха на правое ухо. «Я продолжал слышать звуки справа, – рассказывал Говард, – но не мог ни разобрать слов, ни различать тональности звуков». Далее Говард рассказал:

«На следующей неделе я отправился на концерт, но музыка звучала плоско, безжизненно, я не чувствовал в ней той гармонии, которую так любил. Да, я узнавал знакомую музыку, но вместо возвышающего эмоционального переживания я испытывал только подавленность. Я был так расстроен, что едва не заплакал».

У Говарда возникли и другие проблемы. Он был завзятым охотником и во время первого же выезда на оленью охоту обнаружил, что его способность локализовать источники звуков оказалась сильно нарушенной:

«Я стоял совершенно неподвижно и отчетливо слышал, как мимо пробежал бурундук, как искала корм белка, но локализовать эти звуки, как легко делал раньше, я не мог. Эта способность оказалась утраченной. Я понял, что если я хочу остаться охотником, то мне придется научиться компенсировать этот недостаток».