Мы, Божией милостию, Николай Вторый…

Императрица сидела за накрытым столом, но по-видимому не притрагивалась к еде. – Ники, наконец-то. – И она опять улыбнулась мне своей слегка печальной улыбкой. – Не дают тебе покоя, даже в воскресенье, а надо ещё вещи перед отъездом проверить. – Проверим… обязательно. – Что там проверять, интересно? – Ко мне Витте приходил с докладом, я сам его попросил, нужно уладить кое-какие дела. – О визите Секеринского я решил умолчать. – Ах, этот Витте, – Аликс положила вилку и перестала есть, – не люблю я его. – Почему же? – Совершенно несносный человек. И зануда. И при этом типичный провинциальный выскочка с этим южным выговором. Ни войти, ни встать, ни сесть, как надо, не умеет, похож на купца, а не на дворянина. – Но он многое делает полезного для государства. – Да, наверное… вот и матушка ваша его обожает. – Мне показалось, что в её голосе промелькнула ирония. – Но мне кажется, что он в глубине души человек глубоко порочный и совершенно не порядочный. – Я тоже перестал есть и решил послушать её повнимательней. – Почему ты так считаешь? – Это факт, все об этом говорят, что он, чтобы занять свой нынешний пост распускал слухи про тогдашнего министра финансов Вышнеградского, что тот, мол, выжил из ума. А старик, между прочим был его благодетелем и сам назначил его своим заместителем. И вообще… не может быть порядочным человек, который дважды отбивал жён у приличных людей. – Как это? Расскажи поподробней. – Злые языки говорят, что свою первую жену он выиграл в карты у разорившегося Черниговского предводителя дворянства. Так это или не так, я не знаю, но вот только прожил Витте с этой Спиридоновой недолго, и она, бедняжка, умерла. Так не прошло и года, как он в Одессе, в театре встретил другую женщину, Матильду Лисаневич, опять же замужнюю, да ещё и еврейку. И опять эту Матильду у мужа отбил. Говорят, что на этот раз несговорчивого мужа пришлось подкупить или даже припугнуть. Четыре года добивался и всё-таки женился – на разведённой еврейке. – Но, подожди, она же наверняка крещёная. – Как ты странно говоришь: «наверняка» – впервые слышу это слово. Ну и что, что крещёная, еврейка и есть еврейка. Её, конечно, не допустили в высшее общество, и Витте уже думал, что его карьера кончена. Но твой батюшка всё ему простил и даже назначил Министром путей сообщения. – Значит, у него есть другие таланты? – Аликс, не слушая меня, продолжала: – Но вот что странно: он очень полюбил свою падчерицу Веру, усыновил её и собирается дать ей блестящее образование. – Императрица пожала плечами с явным неодобрением. Мне совершенно не хотелось спорить с ней, и я решил поменять тему разговора. – Бог с ним, с Витте… Мы завтра выезжаем, матушка присоединится к нам в Петербурге. – Как ты странно говоришь: матушка, – императрица явно изумилась и даже взмахнула рукой, а я внутренне похолодел, – ты всегда её называешь мамА. Ну да, это наверное ещё одно последствие твоего… инцидента. – Она опять посмотрела на меня с сочувствием, и я, словно вынырнув из-под воды, решил пойти ва-банк. – Я давно тебя хотел спросить, мне кажется, ваши отношения с мамА не очень… ладятся. – Да, ты никогда не поднимаешь эту тему из деликатности. И я тебе скажу правду, потому что я всегда и всем говорю правду, или не говорю ничего вообще. Мария Фёдоровна не очень меня любит, не знаю почему. Может быть, потому что считает наш брак скоропалительным или потому, что он связан для неё с ужасными воспоминаниями, со смертью твоего отца, которого она очень любила. Она сказала мне однажды, что считает супружество с ним самым великим даром небес. – В каком смысле? – Ну, ты же помнишь, что она должна была стать женой твоего дяди Никса. Ах, да… Никс был старшим сыном твоего деда, Александра II и должен был получить по праву и корону, и самую красивую принцессу Дании – Дагмару. Но после помолвки он внезапно заболел, по-моему из-за падения с лошади, и твой отец, и Дагмара за ним трогательно ухаживали. И там, в Ницце, перед смертью Никс – как рассказывают, и я считаю это абсолютной правдой – соединил их руки, потому что знал, что его брат Александр давно и тайно влюблён в его невесту. Так Дагмара, приняв православие, стала Марией Фёдоровной, императрицей всероссийской и главное полюбила своего мужа всей душой. – И Аликс посмотрела на меня так, как не смотрела до этого ни одна женщина ни в моей прошлой, ни в нынешней жизни. – И потом, – рассмеялась она, – она же датчанка, и поэтому, как и я, терпеть не может всех наших прусских родственников. – Ты не любишь немцев? – Я больше англичанка, чем немка – по крови, по воспитанию, по всему. А из всех немцев, пруссаки самые несносные. Один кузен Вилли(126) чего стоит… – Это не он ли германский император? – догадался я. – Мужлан, неотёсанный хам, – продолжала императрица. – Самодовольный и наглый, вечно со своими солдатскими шуточками… – Но всё равно с ним надо как-то дружить. – Да уж надо, ничего не поделаешь, – Аликс вздохнула. – И на коронации придётся всех их терпеть. Но приедут и очень милые люди, например моя кузина Ducky, то есть принцесса Виктория Мелита, она внучка королевы Виктории, как и я, и мой брат и её муж Эрни, великий герцог Гессенский. – Подожди, а это разрешается: брак между такими близкими родственниками? – В протестантской вере разрешается… Мы все друг другу родственники, – сказала она немного печально, будто читая мои мысли. – Вот, например, ты видел последние фото ещё одного внука нашей всеобщей бабушки Виктории – Джорджа, ну, наследника английского престола? Он просто вылитый ты, тебе бы ещё бородку отрастить чуть подлиннее. Ну и не удивительно, твоя и его мать ведь родные сёстры. – Ты знаешь, Аликс, от этой всей информации у меня просто голова идёт кругом. Как будто я снова пошёл в первый… нет, не так, как будто я заново учусь ходить и говорить. – Милый, милый, – Аликс встала из-за стола и подошла ко мне, – ты так устал сегодня, нам завтра рано вставать, а я донимаю тебя своей глупой болтовнёй. – Я тоже встал, она обняла меня, и мы впервые, долго и томительно поцеловались. – Будь что будет… что будет, то и будет, – твердил я про себя, когда шёл, как сомнамбула, за императрицей на её половину.