Мы были в этой жизни

Но отца в школе любили, и доносов он не боялся. Взяв «Декамерон» из рук учительницы, положил в ящик письменного стола.

– Хорошо, что вы это заметили, Валентина Михайловна! Спасибо вам! А с тобой дома поговорим! – он сказал мне это таким тоном, что учительница сочла нужным за меня вступиться:

– Вообще-то материал он знает на пятёрку. А читать под партой больше не будет, правда ведь?

Надо ли говорить, что отца из школы я ждал с чувством глубокого отчаяния. Ладно, книгу не дочитал, но ведь вечером её надо возвратить. Не знаю, читал ли отец «Декамерон», но книгу он принёс домой и сразу же отдал мне.

– Возьми, можешь дочитать. Книги для того и издаются, чтобы их читали. Но учти, если ещё раз мне скажут, что на уроке читаешь постороннюю литературу – мало не покажется.

А потом сказал маме:

– Не загружай его ничем! – и ко мне: – Книгу-то, небось, утром отдать надо?

– Через три часа Валерик Парахневич заберёт, ему на ночь дали!

* * *

Подростком, а затем и юношей я был очень невезучим в играх. Кое-как ещё справлялся в игре в «матки» (очень упрощённая разновидность американского бейсбола) и в городки. А вот в хоккее, в который азартно бились на скованной льдом реке самодельными клюшками и шайбами, на самодельных коньках, прикрученных к валенкам верёвками, и в футболе – поначалу из-за отсутствия настоящего мяча играли любым – резиновым, волейбольным, а то и тряпичным – был просто провальным. Перепробовали меня и в качестве защитника, и в качестве нападающего, был я и вратарём. Тоже никудышным. Кто-то дал мне и кличку подходящую – «Беда», больно бившую по самолюбию. А я очень старался, так как отличная учёба в школе славы среди деревенских мальчишек не приносила, скорее даже наоборот. А значит, и друзей среди моих сверстников, деревенских «авторитетов», не было, и девчонки смотрели как бы сквозь меня, из-за чего, помнится, очень переживал. Но чем больше старался отличиться с мячом или шайбой, тем хуже у меня получалось.

Было двое ребят, двое друзей в Поболово, которым я очень завидовал: мой сосед, четвёртый или пятый ребенок плодовитого сапожника Алексея по кличке Кривой – Ваня Толкачёв, классом старше меня, и Федя Иванов, сын переселенцев с Украины, классом моложе. Оба переростки, второгодники. И оба классно играли в футбол, их даже взяли в команду совхоза, сразу запасными, а потом ввели и в основной состав. Очень я им завидовал! Не столько мастерству, сколько тому, что к нему прилагалось – поездкам в район на соревнования, умению весомо разговаривать, по-взрослому курить и держать пивную кружку, подчёркнуто независимой и снисходительной манере вести себя с девушками, с которыми, казалось, у них всё было или, по крайней мере, могло быть сегодня же вечером. Более того, Иван, поговаривали, всерьёз ухаживал за школьной пионервожатой, присланной к нам из района. Хотя я был готов пожертвовать всеми своими пятёрками, чтобы стать с ними запанибрата, подружиться мне с этими хлопцами не удавалось, несмотря на то, что Иван был моим соседом. Как ни странно, помог мне тот самый день рождения, после которого мама отпаивала меня рассолом.

Пить меня учил дядя Яков. Помню, месяцем раньше попал к нему на первач. Он поставил на стол бутылку ещё теплёнькой самогонки и сковороду с только что поджаренным мясом. Налил полный гранёный стакан себе и – к моему ужасу – мне.

– Да я умру, если выпью, – возразил я. – Ещё никогда водки не пил.

– Не памрэш. Гляди, як гэта робицца!

Он выпил стакан самогона, как воду, не поморщившись, и перевернул его. Честно говоря, я действительно подумал, что там вода.

– Не веришь – попробуй сам!

Я только понюхал. Тогда он налил из бутылки в ложку и поднёс спичку: жидкость загорелась спокойным синим пламенем.

– Боишься? Не надо. Но запомни: стакан – норма для взрослого. Никогда не пей рюмками – превысишь норму и не заметишь. Налей стакан – и сразу потом переверни. И всё на этом. А коли нет – потихоньку отхлёбывай с каждым тостом. И закусывай, желательно салом. Стакан – и никогда пьяным не будешь!

Эту науку я и вспомнил в день семнадцатилетия Ивана. Всем расставили пятидесятиграммовые стопочки, я же себе попросил стакан и, произнеся тост, под изумлёнными взглядами совхозных футболистов осушил без остановки в надежде, что не поморщился. Самогон мне показался слабоватым. Я понюхал кусочек чёрного, необыкновенно ароматного хлеба и победно огляделся. Вот вам и директорский сынок! Вот вам и Беда!

Все захлопали, а я потянулся за салом. В этот вечер я был необычайно раскован, весел и остроумен. Даже пионервожатая, сидевшая рядом с виновником торжества, как мне показалось, бросила на меня оценивающий взгляд.

Всё было бы замечательно, но в эйфории совсем забыл завет дяди: только стакан. Когда гости стали расходиться, не выдержал и «на посошок» выпил ещё рюмку. И пошёл провожать через речку троюродного брата, прибывшего на побывку из воинской части. А на обратном пути и упал в горячий снег…