- Сейчас ты, падла, за все ответишь, - прошипел казак и еще дважды ударил меня. – И за шашни с немцами, и за брата моего, в Шушарах расстрелянного. За сколько серебренников Россию продал, иуда?!
- Прекратить! – хлестнул властный женский голос. – Что здесь происходит?!
К нам присоединилась… сестра милосердия. Не видел, откуда она появилась, но шла стремительно, и во всей ее фигуре, несмотря на одеяние, сквозила именно властность и привычка повелевать.
- Что сделал этот человек? Он мне, как будто, знаком.
- Матушка, не мешай, - попросил казак. – Он же немцу Россию продал ни за грош, министров своих повсюду распихал, брата моего убил… Нету у империи врага злее Гришки Распутина!
- Ну-ну, продолжай, продолжай. И Россию он продал со мной вместе, не так ли? И государя мы с ним погубить удумали, и править самовластно, так ведь? А про непотребное что ж не упомянули, раз начали грехи перебирать? Ну? Не слышу!
Императрица решительно встала рядом со мной.
- Казаки, если уж даже вы поверили в эту ахинею, то мне точно жить незачем. Давайте, стреляйте обоих.
- Но…
- Хорунжий, отставить! - на сцене появилось новое действующее лицо: к нам быстрым шагом приближался офицер. – Ваше императорское величество, сотрудниками армейской контрразведки у Египетских ворот при попытке вооруженного сопротивления застрелен агент немецкого генштаба гауптман Иоганн-Готлиб фон Нойманн, пытавшийся выдать себя за известного вашему величеству целителя Григория Распутина. При сем ранен оказавшися рядом случайно гусарский прапорщик Гумилев, он уже помещен в Михайловский госпиталь. По данным контрразведки, происшествие в Шушарах устроил именно немецкий офицер.
- Благодарю, Сергей Иванович, будет полезно узнать всё это дело целиком, - кивнула императрица и приказала, обращаясь к казакам: - Самовольные дознания прекратить. Гостя, - она выделила это слово, - бережно сопроводить во дворец и устроить в гостевых комнатах, - ей никто не возразил, и последнее она сказала лично мне: - Милостивый государь, жду вас сегодня к чаю.
И Александра Федоровна поспешила обратно в госпиталь.
***
Едва позавтракав, он вернулся к пианино, которое нещадно мучал добрых полночи. К исходу часа, по мнению музыканта, что-то всё-таки получилось, и тогда он поспешно вскочил, длинным прыжком переместился за стол, выбрал из нескольких исчирканных листков один. Перечитал внимательно, зачеркнул три строчки, написал еще несколько, вернулся к инструменту. Заиграл энергично.
- Саша, хорошо как! Но чудовищно натуралистично, - с некоторой укоризной произнес женский голос.
- Да, хорошо… наверное, - вздохнул Александр Николаевич. – Но всё же не то. Совсем не то.
- Смотри, твое объявление вышло в газете.
Вертинский взял в руки свежий номер «Русского инвалида», прочел вслух:
- Разыскиваются сведения относительно Летова Игоря Федоровича, возможно, поступившего в войска из Омска либо Томска либо соответственных губерний. Сведения просьба телеграфировать на московский почтамт г-ну Александру Вертинскому, до востребования, - сложил газету, снова вздохнул. – Да, скоро в Москву.
***
- То есть как это «сбежал»? – взъярился князь Юсупов. – Кто ему позволил?!
- Ээээ… Вы не распоряжались насчет держать под замком, ваше сиятельство. К тому же, он сколько раз отсутствовал в городе – и возвращался.
- На квартире его смотрели?
- Точно так-с, нет его там. Зато полиции у дома – хоть отбавляй, - пожаловался слуга. – Говорят, какой-то лиходей с утра хотел военных ограбить.
- Да ну? – не поверил князь.
- Именно что-с!
- И как?
- Проедсказуемо-с: из револьвера в лоб с пяти шагов…
- Мда. Но запомни: он нам крайне нужен. И, желательно, пока живым. Но если живым не получится – главное, чтоб не ушел никуда. Вечером, попозже навести квартиру еще раз.
- Будет сделано-с!
Пуришкевич встал из кресла, взял графин, разлил по бокалам коньяк.