Читаем Мы из блюза (СИ) полностью

Мы из блюза (СИ)

- С чего ты взял, что я бес, Митя? Я что, душу твою бессмертную за бесценок выцыганиваю? Али договор на кровавое подписание подсовываю? Молчишь? Так вот молчи и слушай, все слушайте. Вашего отца – того Григория Распутина, которого вы знали и, возможно, любили… действительно больше нет. Я не знаю, почему вышло именно так. Просто шёл к метро по улице, и был вокруг ноябрь. Что-то сильно ударило по голове, и следующее, что увидел – свет и Бог. А потом просто проснулся пятого сентября в квартире на Гороховой в этом теле, и теперь пытаюсь в нем жить. И жить так, чтобы стыдиться было нечего. Мне не нужно от вас ничего – совсем. И не бес я никакой, Дмитрий Григорьевич. Я занял место вашего отца – от него мне ни малейших воспоминаний не осталось…

- И маму не помнишь? – почти прошептала Варвара.

- Увы, нет. Я в былой жизни был один, и думал, что и здесь ничего не изменилось, но потом узнал о вас. Понимаю, что звучит странно, но, ребята, я готов стать вашим отцом и быть с вами в горе и радости до скончания века.

- Нашу мать убили. Убили, понимаешь? – прошипел Дмитрий. – Наш дом сожгли. Мы никто и ничто теперь! Я, грешный, думал, что осиротел лишь наполовину, ан нет, шалишь! Что?! Ну, что, что нам теперь делать?!

- Жить, Митя. Просто жить, делая, что должно, и случится, чему суждено.

- Отец так говорил, - еле слышно сказала Варя. Она плакала.

- Ребята, мне нечего вам предложить, кроме как принять ситуацию, как есть, и жить дальше. Вместе прорвёмся. Вместе – оно всегда легче.

- Папа, я с тобой, - обняла меня Матрёна.

- Матрёна! Как ты не видишь! Это же чужой! Совсем чужой! Это не наш отец!

- Это ты не видишь. А я – знаю.

- Тётя Аня, простите меня, пожалуйста. Но я не могу с ним оставаться в одной комнате. Завтра с утра уеду в город, а там в Покровское, мне нужно дом наново строить, - Дмитрий, старательно не смотря на меня, порывисто вышел. Варвара, тоже пряча глаза – следом.

- Соня, - позвал я. Горничная Вырубовой материализовалась мгновенно. – Будьте так любезны, принесите мне стакан воды, пожалуйста.

- Вам плохо? – спросила Вырубова.

Я кивнул, с благодарностью принял воду, отпил, и без аккомпанемента:

Вы стояли в театре, в углу, за кулисами,

А за Вами, словами звеня,

Парикмахер, суфлер и актеры с актрисами

Потихоньку ругали меня.

Кто-то злобно шипел: «Молодой, да удаленький.

Вот кто за нос умеет водить».

И тогда Вы сказали: «Послушайте, маленький,

Можно мне Вас тихонько любить?»[3]

- Матрёшка, можно мне тебя тихонько любить?

Девочка ещё сильнее прижалась ко мне.

- Я тебя не брошу, папа. Никогда.

- Анна Александровна, тогда пойдём мы, пожалуй. Матрёнины вещи… их мы заберем завтра.

- Но куда же вы?.. Дождь, холод… Впрочем, понимаю.

- Нам недалеко. И спасибо вам большое.

На сей раз никто нас не провожал, но дорогу я запомнил.

- Тебя убили в Париже или Лондоне? – спросила Матрёна.

- Нет, в Москве, на Ордынке, - в голове все прокручивалась недавняя сцена.

- Папа, а как там, в будущем?

Оп-па. Оч-чень своевременный вопрос! Где спалился-то?

- А с чего ты взяла, что я оттуда?

- Очень просто. Тебя убили, когда ты шёл в метро. А метро – это такая подземная железная дорога, нам царевны рассказывали. Она есть в Париже и в Лондоне такая тоже есть. А в Москве нет, и даже в Петрограде ничего подобного. Значит, ты попал из той Москвы, где метро уже есть, да ещё ноябрь – а сейчас едва середина сентября.

- Да, ты права… Как там, говоришь? Ну, мне там было неплохо, но за те сто лет, что отделяют то время от этого, произошло столько бед, что страшно даже подумать.

- Расскажешь?

- Да, но, прошу тебя, давай не сегодня?

- Понимаю… Не держи зла на Митьку. Мы все очень любили маму…

- Какое зло, что ты. Я его очень хорошо понимаю. А можешь сказать, почему ты назвала меня отцом? Ведь я же действительно совсем другой человек….

- Это неважно, я просто увидела… не знаю, как сказать. Сердцем, наверное, - и Матрена покрепче сжала мою руку.

И тогда я прочел:

Один француз чудил когда-то знатно:

Носился над песками, над волнами,

И в шутку произнес он, вероятно:

«Ты главное увидишь не глазами».

Нам эту чушь талдычили с пеленок

На русском, на французском и на идиш,