Мы из Кронштадта. Подотдел коммунхоза по очистке от бродячих морфов - продолжение

Рассказчик переводит дух, мы с Дунканом перевариваем сказанное, а я дополнительно про себя прикидываю, что если я не ошибся и рассказано это было с намеком, то помимо того, что удар наш будет направлен по голове банды, что силенки у нас поболее, чем я знаю, еще и рекомендовано мне недвусмысленно держать язык за зубами и не хвастать уникальным нашим оружием. Хотя, может это мне померещилось, мнительный стал Сидор, ой мнительный. Может просто языком Павлу Александровичу поболтать охота, вот и чешет, пока слушатели не разбежались. Хотя помнится мнительный Сидор, как это не удивительно, был совершенно прав в своих подозрениях…

— Гильзы «ГЕКО», говорите – задумчиво тянет омоновец…

— Да, а что? – удивляется музейщик.

— Помнится именно эти гильзы упоминались при рассказах о расстреле поляческих офицериков в Катыни – ухмыляется здоровяк – значит вот и лишнее подтверждение, всех поляков в Катыни расстрелял лично Кузнецов, то есть кровавая гэбня. Все сходится!

Павел Александрович оторопело смотрит на вальяжно сидящего детину и по—моему даже не находит, что сказать.

Я не шибко понимаю, что и зачем плетет Дункан, но судя по всему, разговор удаляется в ненужном направлении.

— Вот уж от кого не ожидал, так это от вас! Кто б говорил! Старая германская фирма, производство патронов по сей день, а уж свою армию снабжали, разумеется, куда большим количеством боеприпасов, чем советское НКВД …— растерянно бухтит Павел Александрович.

— Да бог с ними патронами, вы лучше скажите, что нового слышно. Да и эта самая Катынь теперь никого не волнует. Вот эта моя зоологическая мадама – куда похряла? Какие дети собраны? Что ли экскурсии по зоосаду возобновились? – вмешиваюсь я в начинающийся конфликт.

— Погодите, тут видите что… — сопротивляется музейщик.

— А то вы не видите, что он вас подкузьмил и разыгрывает? – открываю глаза собеседнику я.

Дункан откровенно ржет. Правда, тихо и умиротворенно, насколько это можно сказать о ржании. Тихий такой ржач. Омоновец широко ухмыляется.

Павел Александрович бросает на него сердитый взгляд. Сердитый взгляд соскальзывает с нирванящего Будды—омоновца совершенно бесполезно и бессильно, не нанеся никакого ущерба.

— Так что за экскурсии? – продолжаю я свою отвлекающую маневру.

— Да самые обычные – по зоопарку. Зверей—то много сохранилось, аквариумы опять же с экзотикой. Так что детей и из других анклавов возят.

— Делать людям нечего – констатирую очевидное.

— Вот тут вы не правы. Именно это необходимо – и кино и зоопарк. И любая примета нормальной добедовой жизни. Это показывает, что мы удержались. Что цивилизация жива…

Дункан опять ржет тихонько.

— Да,черт возьми, именно, что удержались показывает. Что не все потеряно. Что мы вернем все разрушенное.

— Ага, щщщаз. Пара козлов и набор рыбешек, негодных даже в уху – уже цивилизация – подначивает воспарившего в эмпиреи Павла Александровича его напарник по разучиванию приемов драки двуручным мечом.

— А вот представь себе! – уже злится музейщик.

— Представляю – открыв один глаз наполовину, бурчит Дункан.

— Как бы не так! Ничерта ты не представляешь! Эти зверюшки – символы мирной спокойной жизни. Раз она сохранилась – значит мы к ней вернемся.

— Ну и что? Человек моментально привыкает к хорошему и потому его не ценит совершенно. Опять людишки зажрутся и все кончится опять же Великой Какой – открыв и второй глаз наполовину, бурчит Дункан.

— Зато потом можно сравнить что было и что стало.

— И никого не парит.

— Да хватит вам пикироваться, что там с экскурсиями—то?

— Именно это – Павел Александрович довольно злобно глядит на своего напарника – именно это. Показ нормальной жизни. Развлечение. И одновременно знак налаживающейся жизни. Ведь зоопарк даже в блокаду работал…

— Понеслось! – закрывает глаза омоновец.

— А ведь считает себя питерским горожанином, орясина дубовая – горестно указует перстом на демонстративно вышедшего из разговора мечника Павел Александрович.

— Не понимаю, что вы хотите от грубого двуручника? Он для средних веков вообще пример достойного поведения, бросьте обращать внимание, тогда князья были куда невоспитаннее. Но почему вы все о блокаде? Это ж было до рождества христова, травой поросло.

Тут Дункан опять негромко ржет и открывает оба глаза. До меня доходит, что если кому и удалось разбудить зверя в милейшем и тишайшем Павле Александровиче, так это мне. И проснулся отнюдь не кролик. Или как раз кролик, потому что вспыхнувший щеками музейщик подскочил на полметра сидя. Сейчас моим мозгам достанется…

— Нет аналогов блокаде Ленинграда! – буквально орет он.

— Да я в курсе. Уникальное явление, чего там…

— Вы сами не понимаете чего говорите!

— Понимаю. Нигде не было такого, чтоб трехмиллионный город старались стереть с лица земли всеми способами со всем населением. Как Карфаген. А он – этот город – не дался, хотя и пришлось пройти через невиданные муки и страдания. Но толку—то об этом все время говорить. То сделали наши деды, нам—то как к тому подвигу примазаться?