My Joy (СИ)

– Или вы могли бы заехать к нам домой, – этого Доминик точно не ожидал. – Со вчерашнего ужина осталось много еды, а один я вряд ли справлюсь.

– Нужно было завернуть маме с собой на работу, – мягко пожурил его Ховард, а Мэттью в ответ чуть скривил губы.

– Я сделал это, но она работает сутками, и я вижу её довольно редко; вчера был первый раз за месяц, когда она ночевала дома, – он помолчал несколько секунд, а после добавил, понимая, что нужно объяснить причину подобного трудоголизма: – Она врач в местном госпитале.

И тогда Доминик понял, откуда у Мэттью такая невероятная тяга к справедливости и желанию помочь близким и не очень людям. Он растрачивал всю энергию, забывая оставить напоследок для самого себя, и обычно под конец учебного дня бывал сильно измотан бесконечными передвижениями и попытками разговорить Доминика. Но тот, сам того не замечая, начинал ждать подобных монологов, чтобы под конец вставить свою малозначимую реплику, которая всё же подытоживала зачастую всё то, что Беллами наговорил.

– Так вы зайдёте? – настойчивость Мэттью не напрягала, но Доминик всё равно опасливо покосился по сторонам, когда остановил машину возле его дома, словно он совершал какое-то особо тяжкое преступление, только ступив на порог его дома.

– Да, почему бы и нет, – он изо всех сил старался придать своему голосу беспечности.

***

Мэттью, как гостеприимный хозяин, тут же развил бурную деятельность, стоило Доминику ступить на порог его дома. Предложил ему вешалку для пальто, указывая на ванную, виднеющуюся в конце коридора, и исчез на кухне, начиная призывно шуметь там посудой, пока Ховард мыл руки и разглядывал своё лицо в зеркале, висящем над раковиной.

Почему подобные мысли появились у него тогда, когда нужно было как можно меньше думать о собственной ориентации, о том, сколько времени у Доминика никого не было, о том, через что ему пришлось пройти в годы Мэттью, выслушивая от матери нотации о том, что «все нормальные молодые люди уже гуляют не с мальчишками-ровесниками, а с хорошенькими девушками из приличных семей». Но, сколько бы лет ни проходило, хорошеньких девушек в его жизни так и не появлялось, зато в двадцать три он познакомился с Джимом, и через год они уже жили вместе в маленькой тесной квартирке на окраине города. Через пару месяцев Доминик шуточно предложил ему начертить дом их мечты, а тот воспринял это как вызов, и уже через месяц это стало его идеей фикс.

– Я разогрел еду, – послышалось с кухни, и Доминик, вытерев руки полотенцем, висящим на двери ванной комнаты, вышел в коридор, направляясь к Беллами.

Их квартира была стандартной – четверть от одного небольшого дома, тесная, но достаточно вместительная, если грамотно распоряжаться пространством внутри. Доминик, наученный длинными страстными речами Джима о том, как нужно сносить стены и выстраивать их в неожиданных местах, невольно оценил то, где была расположена перегородка между гостиной и кухней, откуда сладко тянуло выпечкой.

– Вы едите мясо? – спросил Мэттью, держа в руках лопатку для готовки, а на его груди болтался простой белый фартук, немного потёртый и заляпанный, но общее впечатление складывалось потрясающее. Его гостеприимность была безумно деликатной, а желание накормить Доминика всем, что он приготовил – ещё более прекрасным, но при этом он не забыл спросить то, что не каждый взрослый человек бы сделал перед тем, как попытаться ублажить ваши вкусовые рецепторы.

– Нет, я не ем мяса, но вижу на столе аппетитное рагу, – Доминик боялся оскорбить порыв Мэттью, и тут же перевёл тему, радуясь, что в арсенале Беллами нашлось что-то сделанное без применения животных жиров.

– Я тоже не люблю мясо, сэр, – он присел за стол и принялся с сосредоточенным видом накладывать рагу в тарелку, отодвигая всё остальное на другой конец стола, и этот жест вызвал у Доминика улыбку. – Но мама заставляет меня есть его, говоря, что я буду в праве решать, что есть, когда мне исполнится хотя бы восемнадцать.

– Ты слишком часто сожалеешь о том, что ты несовершеннолетний, – между делом заметил Ховард и взял в руку вилку, – тогда как должен наслаждаться тем, что даёт тебе юность.

– Зато вы иногда ведёте себя так, будто вам довелось пройти все войны мира, – Мэттью обхватил пальцами чашку с чаем и сделал глоток, не поднимая взгляд.

– Год назад со мной случилось кое-что, что состарило меня лет на двадцать. Я чувствую себя стариком.

– Но вам же всего… я не знаю, сколько точно, но уверен, что ваша жизнь только начинается.

– Я молод душой, и этого мне хватает, чтобы окончательно не рассыпаться на миллиард мелких частиц, – Доминик приложил руку к груди – туда, где под пальцами отсчитывало свой чёткий ритм сердце.

– Сколько вам?

– Мне тридцать пять.

Мэттью поднял голову и посмотрел Доминику прямо в глаза – и в его взгляде читалось едва уловимое осуждение, и Ховард знал, что с секунды на секунду последует попытка разуверить его в том, что моральный возраст всегда можно изменить, стоит только попытаться.