My Joy (СИ)

Он думал о том, что вторники начинали терять свою прелесть, потому что привыкание к болтливому Беллами случилось слишком быстро. Тот будто замкнулся в себе, молчал на занятиях, а в ответ на вопросы по пройденному материалу многозначительно опускал взгляд, разглядывая свои конспекты, испещрённые его чуть кривоватым почерком, который подходил ему как нельзя кстати. Такой же спонтанный и непредсказуемый – нельзя было предугадать, куда Беллами проведёт следующую линию, несмотря на то, что необходимо записывать.

Доминик старался не думать об этом, но отсутствие каких-либо дополнительных обязательств в школе заставляло размышлять о многих вещах, о которых раньше он и не задумывался. Вялотекущая и размеренная жизнь устраивала его, и постоянный поиск новых увлечений не прекращался ни на день, и вот он уже занимал себя рассматриванием рыб в пруду, через который пролегал деревянный мост, выглядящий не очень надёжно. Он перегнулся через перила и заметил крупную рыбину, название которой, конечно же, не знал, хоть его кругозор и был довольно широк, если сравнивать с отдельными личностями, пытающимися вклиниться в его окружение день ото дня.

Приближающаяся зима морозила не только руки и ноги, но и мысли, окутывая леденящей вуалью сознание, то и дело норовя проникнуть ещё глубже – в подсознание, в котором и без этого было холодно и одиноко.

***

За окном звонко залаяла собака, и об раму глухо ударился мяч – это соседский мальчишка по имени Алекс играл с утра пораньше в футбол, – и Доминик вздрогнул, не успевая донести кусочек яичного пашота до рта. Еда сорвалась с вилки и упала обратно на тарелку, брызгая каплями соуса на белую рубашку, которую он надел несколькими минутами ранее, прежде чем сесть завтракать. Мысли невольно возвратились в рутинное русло с заботой о том, сколько чистых рубашек у него висело в шкафу, и были ли они вообще, потому что стирать и гладить эту у него совсем не было времени. На часах замерло восемь часов и тридцать одна минута утра, и через двадцать девять минут он должен был быть уже на работе.

Доминик поморщился, вставая из-за стола и отодвигая тарелку с недоеденным завтраком куда подальше, чтобы не запачкать и брюки, замена которым хоть и имелась, но желания заниматься ещё и их чисткой также не возникало. На повороте от кухни он замер, разглядывая узор плитки, которую они подбирали когда-то – кажется, что совсем давно – вместе, ругаясь и соревнуясь в знаниях касательно оттенков бежевых цветов, коих на деле оказалось не так уж и много. И Доминик выиграл этот маленький спор, останавливая свой выбор на той, которая имела неровную, слегка выгнутую поверхность, и от этого за неё было удобнее хвататься посреди ночи, когда хотелось явиться на кухню, чтобы, задумчиво выкуривая сигарету за столом, смотреть в проём высокого окна, наблюдая за опадающими листьями, заботливо сыплющимися будто с потолка.

Осень всегда была гарантом чего-то уютного, когда можно было удобно устроиться на диване, накинув на себя тёплый плед, и, переплетя ноги, смотреть телевизор или читать что-нибудь, изредка вскидывая взгляд поверх книги, глядя друг другу в глаза. Доминик каждый раз пытался заставить Джима подбросить в камин дров, или же перевернуть пластинку, которые они слушали из любви ко всему старому, но тот отмахивался и забирался под плед с носом, хитро глядя светлыми глазами, – полностью чёрными в полумраке комнаты, освещаемой огнём камина, – и мотал головой, как какой-нибудь нашаливший подросток, пытающийся укрыться от ответственности за проделки таким несерьёзным способом.

– Ты всегда лежишь с краю, – говорил он, – вот и переворачивай.

– Тебе всегда проще сказать, что ты неисправимый лентяй, – усмехался Доминик, выбираясь из нагретого кокона одеял и лишаясь тёплого касания кожи Джима.

– Не буду с вами спорить, мистер Ховард, сэр, – он шутливо прикладывал руку к голове, отдавая честь, несмотря на непокрытую голову.

За окном снова глухо ударился мяч, в этот раз о стену, но Доминик всё равно вздрогнул, выпадая из воспоминаний, так и стоя посреди коридора, ведущего из кухни в прихожую, недалеко от которой располагалась гостиная, мысли о которой завладели им на целых… Доминик глянул быстро на часы, обхватывающие запястье, и звонко и кратко выругался, ускоряя шаг.