My Joy (СИ)

Завтрак всегда был чем-то особенным и даже волшебным – эдаким предвестником хорошего дня. И они начинали его вместе, вставая в одно и то же время, сонно толкаясь в проёме двери, не желая пропускать друг друга, борясь с самого утра за инициативу, которая в конечном итоге никому не была нужна. Пока Доминик быстро готовил что-то на плите, Джим был в ванной, а после они менялись местами, и Ховард отдавал бразды правления кухней ему, направляясь чистить зубы и приводить в порядок непослушные вихры на голове, которые он каждую ночь успевал отлежать в неудобной позе. А наутро приходилось воевать с расчёской, укладывая пряди в нужном порядке, сосредотачиваясь на этом настолько, что он мог не услышать окрика Джима, закончившего готовку. Но запах с кухни доносился такой, что, даже если бы Доминик не очень хорошо слышал, ноги бы всё равно привели его туда, где посреди кухни стоял столик, на котором уже вкусно дымилась яичница, заставляя желудок урчать от нетерпения.

Доминик сморгнул, вновь находя себя уже в ванной, где всё напоминало о нём. Красная зубная щётка, с растрепавшимися ворсинками; стакан, из которого Джим глотал воду, чтобы в следующий же момент выплюнуть её в раковину, вместе с остатками зубной пасты; его крем для бритья, которым Доминик не пользовался больше никогда, вообще не решаясь что-либо трогать. Прошёл уже год, а он всё ещё чувствовал невыносимую пустоту в груди, которая, казалось, с каждым днём, отсчитывая минуты и часы, образовывала чёрную дыру внутри, утягивая все хорошие воспоминания в своё неизведанное нутро, оставляя после себя всеобъемлющее ничто.

Телефон звонил всегда внезапно, и в этот раз не случилось исключения. Доминик подождал, пока вызов пройдёт, надеясь, что звонящему его ответ с утра пораньше нужен не слишком сильно, но мерзкая трель продолжала разрывать аппарат, стоящий в прихожей, и ему не оставили выбора. Поднимая трубку, он надеялся услышать короткие гудки, и не слишком важно, кто именно хотел услышать его хриплый голос с утра пораньше.

– Алло?

– Доминик? – это была Хейли, и чертовски не вовремя.

– Я тебя не разбудила? – вместо приветствия спросила она, и её голос начал раздражать с новой силой.

– Ты же знаешь, что мой рабочий день всегда начинается в девять, – Доминик боролся с желанием снова глянуть на часы, но сдержал этот порыв, стащив рубашку и прижав телефон плечом к уху.

– Да, конечно! – она расхохоталась, и её глупый смех начинал раздражать; но в самом-то деле, её голос нравится Доминику больше, чем свой собственный, просто она мешала ему быстро переодеться и сесть в машину. – Может быть, мы могли бы поужинать вместе?

– Хейли, мы знакомы двадцать лет, и сколько ты помнишь раз, чтобы я сразу же согласился? – он невольно улыбнулся, вспоминая историю их знакомства.

– Тебе всего лишь тридцать пять, а иногда мне кажется, что все пятьдесят, Доминик, – она капризно протянула его имя, и от этого почему-то стало легче.

– В пятнадцать я был таким же занудой, не находишь?

– Тут я с тобой соглашусь, – Хейли рассмеялась, и этот шелестящий, слегка хрипловатый звук больше не вызывал желания разбить телефон об стену.

– Приходи вечером, если сможешь, – она всё же сделала последнюю попытку, прежде чем отключиться.

– Обязательно, – ответил Ховард коротким гудкам.

Доминик улыбнулся, застёгивая последнюю пуговицу на рубашке, взглядом пытаясь отыскать пиджак, который он оставил где-то в пятницу, а ведь время немилосердно поджимало, но он быстро справился с задачей, выскакивая из дома. Во дворе собака четы Худ деловито рыла яму, и Доминик, оглянувшись по сторонам, запустил в неё свежей газетой, которую почтальон уже успел бросить ему на крыльцо. Сучка убежала в кусты, издавая последний рык, и Доминик, довольный собой, пошёл дальше, замечая девочку, играющую рядом с дорогой. Ещё немного, и её местоположение можно было бы обозначить, как восседание на проезжей части, но она лежала на траве (в последний месяц осени), упираясь пятками в серый асфальт, и никому этим не мешала. Она внимательно проследила за Домиником, и он поздоровался первым, кивая, а девчонка улыбнулась, махая ему рукой, и Ховард отчаянно начал пытаться вспомнить её имя. На улице стоял смертельный утренний холод, но её это нисколько не смущало, она продолжала лежать на сухой траве в тёплом вязаном платье, разглядывая небо.

Занятия должны были начаться через двадцать минут, и дорога до школы обычно занимала около двадцати пяти, но в этот раз он имел право опоздать, потому что не делал этого почти никогда, каждый день выходя за час, оставляя себе время на приготовления к лекции, на самокопание, которым он занимался, умываясь холодной водой в туалете, на неспешную прогулку из главного корпуса в соседний, где он и проводил сегодняшний урок. Ученики могли ждать сколь угодно долго, отлынивая от учёбы, но пунктуальность и повышенная ответственность Доминика заставляли его гнать по дороге, при этом не нарушая ни единого правила.