Воспоминание о том, как увещевал господин директор о необходимости посещения подобных событий, всплыло в голове внезапно ярко. Доминика целенаправленно отправляли в школу по выходным, прекрасно зная, что он вряд ли откажет мистеру Брикману. Ховард никогда не пытался самостоятельно с кем-то заговорить в такие дни, не стремился вклиниться в каждую беседу, но при этом не забывал вежливо отвечать на вопросы, которые ему задавали беспокойные мамаши и не менее суетливые потенциальные ученики.
– Что же вы видели, мистер Беллами? – Доминик и без этого вопроса знал, что именно.
– Я видел эмоции. Настоящие, ничем не прикрытые, как сегодня. Вы рассуждаете о том, как можно сделать жизнь лучше при помощи внутренней энергии, а сами гасите её, не давая выйти ей наружу.
– Ваши замечания очень ценны, но я бы посоветовал вам следить в первую очередь за собой, – понимая, как грубо это прозвучало, Доминик сжал пальцы на ручке портфеля.
– Вы можете сколь угодно долго прятаться за резкостью, сэр, – Мэттью встал и улыбнулся ему открыто, выражая одним жестом, что его совершенно не задевало подобное к себе отношение.
Раньше Доминик и помыслить бы не мог, что мог так беспардонно указывать ученику на его место, но жизнь менялась без какого-либо разрешения, и привычки так же сменялись другими, делая его занудным и по внутренним ощущениям на десяток лет старше реального возраста.
– Вы опоздаете на следующее занятие, мистер Беллами.
Доминик улыбнулся натянуто, и Мэттью кивнул, разворачиваясь, и ровно в этот момент его подружка-блондинка вышла откуда-то из-за угла, призывно глядя на них обоих.
– До встречи, сэр, – Беллами в последний раз посмотрел на Доминика и пошёл прочь, привлекая к себе внимание ещё сильней, чем несколько секунд назад.
Ховард посидел ещё пару минут на скамейке, пытаясь осмыслить ничего не значащее замечание Беллами, а после вспомнил, что прошедший урок был единственным на сегодняшний день, и в его распоряжении оставалось много времени, которое он мог потратить на себя. И это пугало больше всего, потому что только утомлённый за день организм позволял засыпать без внутренних терзаний и воспоминаний, накатывающих тошнотворной волной. Мысли жадно бились в голове, стоило только выдаться свободному часу, и за это время Доминик успевал позабыть о том, что подобные передышки должны были приносить радость.
Он редко читал в последнее время, потому что почти никогда не удавалось вникнуть в смысл написанного, а уж тем более – начать сопереживать искусственным чувствам героев, потому что собственных хватало едва ли не на целый школьный корпус и пару романов в придачу. Хоть иногда и казалось, что все его эмоции были заперты где-то глубоко внутри, грозя однажды прорвать эту ментальную плотину, снося все установленные барьеры, уничтожая собой преграды и выбрасывая на такой же ненастоящий берег – по-прежнему одинокого и беззащитного.
Стараясь не думать о том, что Беллами игнорировал его целый месяц, Доминик встал и направился к машине, чтобы согреться хоть там. Он не любил промозглость ноября, когда неприятно моросил дождь, изредка сменяясь мелкими белоснежными хлопьями, кружащими в воздухе несколько минут, прежде чем упасть на грязный асфальт и растаять. Эмоции внутри были схожи с этим природным явлением – они были так же редки и столь же быстро исчезали с поверхности, тая и испаряясь.
***
В магазине почти никого не было, и Доминик лишний раз глянул на часы, переживая, что он мог доставить своим визитом неудобство спящему где-нибудь в подсобке персоналу. Но приветливо улыбающаяся девушка появилась словно из ниоткуда, поправляя на ходу причёску, лишний раз подтверждая опасения Ховарда, что в одиннадцать утра некоторые люди, работающие сутками, могли желать поспать ещё.
– С вас десять фунтов, что-нибудь ещё? – она никак не выражала своего недовольства, и Доминик улыбнулся ей, отрицательно мотая головой.
В очередь позади него кто-то пристроился, но Ховард даже и не подумал оборачиваться, потому что мог бы посмотреть на этого человека и через дверь магазина, когда ему отдали бы пластиковую карту, по которой он рассчитывался, набирая пин-код, заученный до тошноты наизусть. Это была дата их первого свидания, двадцатое марта. Два, ноль, ноль, три.
Над головой звонко зацепился колокольчик об дверь, оповестив всех присутствующих в магазине, что Доминик выходил из душного помещения. Поднимался сильный ветер, вороша еле как уложенные с утра волосы, и пробирался под шарф, замотанный вокруг шеи. Хотелось мгновенно оказаться дома, избегая дороги, вытянуться на диване и приложиться к бутылке с джином, который согрел бы лучше всего остального.
Иногда Доминик начинал мечтать о том, чтобы все мысли разом исчезли из его головы. Быть глупым, должно быть, было не так уж и плохо, когда единственными желаниями были самые низменные из них – еда и сон. Пирамида потребностей не вовремя всплыла в голове, и Ховард наткнулся на человека, отчего пакет с покупками порвался, высыпая наружу фрукты и овощи, заодно разбивая пару яиц в ячейке.