My Joy (СИ)

– Если ты позволишь мне заскочить за вином и цветами, – он усмехнулся. – И до вечера у меня есть кое-какие дела.

Разговор с ней всегда начинался с внутреннего раздражения, которое уходило так же быстро, как и появлялось. Она надоедала и умиротворяла, и не было в этом мире женщины, которая была бы ближе к Доминику душой, чем она.

– У меня всё есть, и даже больше, чем нужно, – её голос звучал глухо, будто она зажимала пальцами микрофон трубки.

– Чем ты занимаешься?

– Я пытаюсь придать своему лицу симпатичный вид, – самоиронично заметила она.

– Уж не меня ли ты собралась соблазнять?

– Это ведь бесполезно, к чему излишние старания?

– Я приеду в семь, – Доминик кивнул самому себе, глядя на часы. – Чем раньше мы выпьем бутылочку вина, тем быстрей я протрезвею, и завтра не буду мучиться похмельем.

– Твоё занудство имеет свою прелесть, – она рассмеялась, и через секунду трубка начала издавать короткие гудки.

Это должно было быть очередной встречей, которая могла бы отвлечь его от самого себя.

========== Глава 2 ==========

Хейли встретила его в красивом платье, тогда как он сам был облачён в тот же самый костюм, в котором ходил на работу, но она притворно выдохнула, прикладывая длинные и красивые пальцы к ярко-алым губам, и прошептала что-то о том, что он выглядит так, словно пришёл к ней на свидание. Доминик только улыбнулся и протянул ей маленький букет цветов; это была своего рода традиция – делать небольшой комплимент, покуда он был уверен, что в её жизни не было никого ближе, чем он сам.

Их дружбу сложно было назвать образцовой, они ругались так часто, что это было бы неприличным, если бы не сильная привязанность друг к другу. Именно Хейли беспрекословно приняла его в ту ночь, когда телефон разорвал звонок, сообщивший, что Джима больше нет в живых. Тогда холодный и неприветливый голос в трубке звучал в тысячу раз отстранённей, и Доминик едва сдерживался, чтобы не закричать, что это какая-то ошибка.

Хейли демонстративно зарылась носом в душистый бутон одной из роз; её абсурдная страсть к этим тривиальным цветам одновременно и умиляла, и заставляла незаметно фыркать. Их ждал ужин, над которым та корпела не один час, а пока она щеголяла по дому в изящном платье с огромным вырезом, и её большая и красивая грудь всенепременно соблазнила бы Доминика, если бы он не был стопроцентным геем, который был прекрасно осведомлён о собственных предпочтениях.

Она была красива настолько, что он не мог бы подобрать слов, чтобы выразить все чувства, овладевшие им в один из моментов, когда она резко повернула к нему голову, небрежно при этом интересуясь, будет ли он что-нибудь пить. Она присела на край дивана, поставив перед этим букет в вазу.

И Доминик сам не был уверен в собственном желании, когда бездумно кивал, пытаясь вспомнить, отчего у них ничего не вышло так много лет назад, но причина была только одна, у неё мужское имя, на букву «Д».

– На самом деле, – он сделал паузу, следуя её примеру, пристраиваясь рядом на длинной софе, – я бы выпил чего-нибудь покрепче.

– Тяжёлый день? – она усмехнулась, но всё же встала со своего места и последовала в угол комнаты, где на комоде располагался ассортимент разнообразных напитков, коими она баловала себя чаще, чем необходимо.

– Каждый мой день – тяжёлый, – уже привычно отмахнулся он, натягивая на лицо подобие улыбки.

Точно так же он улыбался миссис Худ, соседке по дому слева, своим ученикам, которые даже не пытались быть вежливыми, строя дурацкие мины во время занятий, или же вовсе незнакомому человеку, который здоровался с ним где-нибудь на подъездной дорожке к дому. Доминику стало немного стыдно, потому что Хейли не относилась к категории «все», и её поддержка была единственным, что оставалось у него после смерти самых близких людей в его жизни.

Иногда он думал о том, что смерть преследовала его неприметную жизнь по пятам, забывая, что он ничем не заслужил подобное. Этот чёрный рок угнетал, нависая над всем тем, что он успевал сделать или делал, и ничего нельзя было изменить, оставалось только ждать очередного каприза судьбы, в которую Доминик больше не верил. Его религией был реализм, а храмом – дом, который по-прежнему оставался единственным местом, куда он возвращался с удовольствием, несмотря на гнетущие воспоминания. Быть нелюдимым оказалось удобно, и умение самостоятельно скрасить собственное одиночество также было самым полезным навыком из всех имеющихся в его запасе.

– Как дела на работе? – Хейли ловко перевела тему и подала Доминику низкий стакан с алкоголем чайного цвета, и он без труда распознал в нём виски.

– Один ученик сегодня прервал свой обет молчания, заявившись ко мне после занятий, – он сделал почти неощутимый глоток, но этого хватило, чтобы горло обожгло острым послевкусием отменного напитка.

– И что же он сказал тебе? – Хейли возвратилась на своё место и расслабленно откинулась на спинку дивана, прикрывая глаза после того, как один раз приложилась к своему бокалу.