Мы, монстры. Книга 3: Зверь

       “Глупец, — равнодушно подумал Йен. — Ты лицо мое знаешь. Меня — не знаешь”.

        — Шаайенн, — не спросил — утвердительно сказал гном. — Значит… Правда?

       Йен остановился, наклонил голову набок. Потом понял: он все еще повторяет за Нивеном, теперь — этот жест. Или — за Ух’эром? За Лаэфом? Кто из создавших его первым начал так делать?

       — Каарэй не убил тебя… — со странной интонацией сказал гном. Впрочем, это же гном, у них все интонации странные.

       — Не-а, — ухмыльнулся Йен. — Не скажу, что не пытался, но, как видишь, это в принципе непросто.

       — И теперь ты… что? Спасаешь Даар?

       — Можно и так сказать, — Йен ухмыльнулся еще шире, еще злее и двинулся вперед.

       Гном попятился и выпалил:

       — Я — Говр!

       Будто это спасет его.

       — Молодец! — похвалил Йен, не остановившись.

       — Мы не знали, что ты жив!

       А это что? Попытка оправдаться?

       И совсем уже испуганно:

       — Мы можем договориться!

       — Не-а, — повторил Йен.

       Он все еще ухмылялся.

       Он так и не остановился.

       Договариваться нужно было раньше. И не с ним. Договариваться нужно было до того, как додумались переть на Даар. И вот это “значит, правда”… Они догадывались, что он может быть жив. И что, они думали, он будет делать, когда их войско попрет на Даар? Стоять в стороне? Прятаться в оборотневых пещерах? Бежать?

       Так?! Так он должен был сделать?!

       Хватит! Набегался!

       Наверное, от того, что он слишком устал, ярость Затхэ все-таки взяла верх.

       Йен провел легкий обманный удар.

       “Раньше!”

       Перехватил секиру на ответном взмахе.

       “Надо!”

        Коротко ударил коленом под дых.

       “Было!”

        Рванув за древко, другим его концом — наотмашь по лицу.

       “Договариваться!”

       А потом — разворот.

       Секира снесла гному голову.

       “Не со мной”.

       Оставшиеся в живых бросились врассыпную. И правильно сделали: остались бы стоять столбами — Йен не остановился бы. Просто не смог бы. А сейчас — немного растерялся, не найдя следующего противника. Успел вдохнуть и выдохнуть, успел взять под контроль ярость. Боль. Обиду.

       — Эй! — крикнул им вслед и услышал, как странно звучит его голос: напряженно звенит на грани срыва. Не так, как обычно, когда ему просто весело, когда он прячется за этим весельем, нет, теперь ему весело на самом деле. И голос на самом деле вот-вот сорвется. Он сам вот-вот сорвется.

       — Эй! — повторил Йен. — Вы раненых забыли! Это такие, у которых еще есть головы, и которые шевелятся…

       Оглянулся, будто в поисках. Увидел, как странно смотрят на него подошедшие оборотни. И, кажется, волки тоже. Может, даже виверны подозрительно косились с небес.

       "Вы не знаете меня!"

       Ярость. Боль. Обида.

       Остановиться. Отдышаться. Прийти в себя.

       — И механиз… — он снова перевел взгляд на гномов, те были уже далеко и вряд ли слышали. Но Йен продолжил, разве что осекся и исправился. — И обломки свои заберите! Разбросали тут…

       Скупо шевельнул раненой — как оказалось, только сейчас почувствовал — рукой, останавливая нескольких волков, рванувших было вдогонку.

       — Не надо, — тихо сказал им, несмотря на очередные недобрые взгляды в свою сторону.

       Да, противника нужно добить. Но Йен устал. И слишком близко была ярость Затхэ — стояла в горле. Еще капля крови на снегу — вырвется снова.

       — У нас тоже много раненых, — объяснил он своим. — Им нужна помощь.

       Оборотни — сильны. Они выживают, когда кажется, что выжить невозможно. Он знает: это у них от него.

       Раны оборотней мгновенно зарастают.

       Если, конечно, они не смертельны.

***

       Падая с облака, Ух’эр взмахнул рукой — якобы, чтоб удержать равновесие. На самом деле — незаметно накинув пелену на Даарена, которого и без того спрятал лучше некуда.

       К назойливому человеку у него потом будет отдельный разговор. Человек будет страдать, долго и много, но для этого Ух’эру нужно набраться сил. И найти время. И желательно спровадить таки родственников подальше.

       Живут они здесь или помирают — а все тянут из него силы. Так, что и не разберешь, кто из них больше.

       Впрочем, наверное, все-таки Лаэф.

       И теперь вопроса о том, не познакомить ли человека с братьями и сестрами, даже не стоит. Во-первых, им может понравиться с ним играть, и тогда они задержатся тут в ожидании новых игрушек, скажут что-то вроде: “зачем нам наверх, если и тут, внизу, есть из кого пить кровь и обращать в свою веру?” Во-вторых, он твердо решил: человека казнит сам. Медленно и с наслаждением: человек должен узнать, ощутить на себе в полной мере, что значит невыполненный договор.

       А пока — пусть сидит в своей комнате. Смотрит на ненастоящую семью. Он-то знает, что семья — не настоящая.

       — Подкрадываешься? — насмешливо возмутился Ух’эр и поднялся с земли.

       Лаэф стоял в нескольких шагах, смотрел пристально, строго, у его ног змеями вились тени, поднимались дымными струями к коленям, тянулись к поясу, окутывали, словно обнимали. И может, из-за тьмы в ногах, лицо Лаэфа казалось слишком бледным.

       — Да ты белый! — тут же радостно сообщил Ух’эр. — Покажись Сорэн, может, теперь за своего примет?

       — Покажусь, — Лаэф ухмыльнулся по-своему, по-змеиному. — Когда придет время.

       Ух’эр, хромая, подошел ближе. Ткнул пальцем Лаэфа в щеку, задумчиво поскреб, прищурился.

       — Намазался, что ли, чем-то?

       — Давно когти вырывали? — спросил Лаэф холодно.