Мы — можем!

Никогда не забуду, как в сопровождении толпы болельщиков на руках притащили в Северный ковш завода первый швертбот с поднятыми парусами и спустили на воду. По пути сочувствующие задавали вопросы местному авторитету:

— Дядя Федя, поплывет эта штука или опрокинется?

— Ежели положить на дно пару двухпудовок, то и не опрокинется — ответствовал пропитым басом дядя Федя.

Я сел на руль и гика-шкот, дружок мой Валентин — на стаксель-шкоты. Ветер в узком ковше был навстречу нам, от выхода. Пару раз мы толкнулись от стенки до стенки без выигрыша высоты. Народ начал разочаровываться. Но тут я обратил внимание на то, что мой друг, еще не постигший искусство парусного плавания, выбрал стаксель в доску. Ветер отбрасывал нос, швертбот уваливался. От волнения я не сразу заметил это. Дальше все пошло как в сказке. Паруса забрали ветер, и мы рванули на выход. Болельщики начали отставать, но их громкое «Ура!» еще долго сопровождало нас.

У меня завелось много хороших друзей. Это были чудесные люди. Но, как часто бывает, один друг — Саша Жданкин — стал самым близким. Он работал в производственном отделе и учился заочно на судового электромеханика. Отлично играл на баяне и на трубе. А голос у него был такого диапазона, что могла позавидовать популярная в те годы Има Сумок. Он пел баритоном, мог и басом дернуть, мог спеть и нежным девичьим голосом, если попадалась женская партия.

Пели мы охотно и много. На праздниках и просто вечерами в занесенных снегами домишках или цветущим летом — во дворе.  Некоторые песни я позже нигде и никогда более не слыхал.

В том числе чудесную песню сибирских стрелков времен Великой отечественной войны.

Замела и заснежила хаты,

И поля и пути впереди,

Вьюга плачет и просит солдата:

«Дай заснуть у тебя на груди».

Я приму тебя к сердцу, как друга,

…………………………………….,

Только ты не ворочайся, вьюга,

Не тревожь сновидений моих.

Больше я ничего, к сожалению, не помню, кроме последних строк:

«Как солдат нашу русскую вьюгу

На груди до Берлина донес».

Тогда я думал, что запомню эти слова навсегда. К сожалению, память человеческая слаба. И я виню себя в том, что не записал слова этой песни.

В те годы по всей стране гуляла еще только набирающая силу волна игры в КВН. Разумеется, она не миновала и Сахалина. Устроили соревнования между командами Невельска и Горнозаводска. Шахтерская команда Горнозаводска противостояла рыбакам Невельска. Меня, грешного, поставили капитаном команды КВН рыбаков. Конечно, мы победили шахтеров, несмотря на то, что значительная часть моей команды была, мягко выражаясь, довольно нетрезва. В честной борьбе мы опередили горнозаводцев за счет морской смекалки и личного обаяния. Среди прочих призов, положенных победителю, нам вручили бутылку хорошего шампанского. Мы откупорили ее в фойе ДК рыбаков у подножия памятника Геннадию Ивановичу Невельскому. При этом пенная струя слегка забрызгала мундир морехода. Но великий человек, в честь которого был назван наш город, снисходительно отнесся к проказам своей команды. Он был опытным капитаном, и знал, что парням иногда нужно расслабиться.

В мае следующего года ко мне прибыло семейство — теща, жена и две малолетние дочери. Дом, где нам полагалось жилье, еще не был готов. Сдача несколько раз откладывалась. Однако нужно было где-то жить до окончательной сдачи нашего дома — недели две. Саша на это время уступил мне свою однокомнатную квартиру, а сам с женой и дочкой перебрался к родителям жены.

Я забрал своих в аэропорту Южно-Сахалинска и привез в Невельск. На невельском вокзале нас встретили Жданкины и проводили в дом, где всех ждал горячий обед с борщом во главе. Моя теща даже прослезилась от такой встречи, хотя для дальневосточников это было вполне естественно.

Вскоре мы переселились в новый дом, в двухкомнатную светлую квартирку на верхнем этаже. Окна -  на закат, где шумит Японское море. Берег видно было только когда подойдешь к окну. Это была первая в моей жизни отдельная квартира. В Питере  я родился и жил в коммуналке. Когда мы с Любой поженились, тоже жили в коммуналке — сначала трое, а потом пять человек в комнате на семнадцать квадратов. А тут — две хороших комнаты, кухня и все удобства — свои. На кухне — дровяная плита и «хрущевский холодильник» — ниша под окном. В большой комнате — балкон и выгородка-кладовка. Девчонки звали ее с подачи взрослых — «тещая комната». В общем — роскошное жилье. Хоромы, которые сегодня называют «пентхаузы», не идут ни в какое сравнение с этой благодатью.

Такое не забывается!