Мы начинаем в конце

— Вот именно. Тридцать лет прошло, а я до сих пор эту картинку вижу, даром что она только в моих мечтах существовала. И такая она, знаешь, объемная, живая… Только изменить ничего нельзя.

— Опиши мне Винсента, каким ты его помнишь.

— Во-первых, безотказный. Не было такого, чтобы я попросил, а Винсент сказал «нет». Слепая преданность. Братская. С девчонками он крутил, это правда, но они для него ничего не значили. Другое дело — Стар. Спуску Винсент никому не давал, хотя, кажется, сам ни одной драки не затеял. Случалось, неделями был тише воды ниже травы — это если отец за его воспитание брался. А еще это его чувство юмора. Короче, он был для меня всем. Братом моим был. Да и остается таковым.

Мартины глаза сделались непроницаемыми. Вот о чем она думает? Верит или нет? Дверной проем, подсвеченный солнцем, пропускал птичье щебетанье.

— Я был уверен, что мы с тобой поженимся, Марта; тебе ведь это известно?

— Мне это известно.

— Ты всегда в моих мыслях. Я думаю о тебе, когда просыпаюсь. И когда ложусь спать.

— Мастурбация — грех.

— Не говори «мастурбация» в церкви.

— Тебя ко мне тянет, потому что я — благополучная. Я будто твой двойник в зеркале. Не меняюсь с годами, никаких от меня сюрпризов. Я и в детстве была бесхитростной и надежной, ровно до того момента, когда нарушилась наша идиллия.

— Неправда.

— Правда. Только ты зря себя стесняешься, Уок. Мы людям помогаем — ты и я. Это лучший способ жизнь прожить.

— Иными словами, ты пойдешь на судебное заседание.

Марта не ответила.

— Как думаешь, в другой жизни мы будем вместе?

— Теперешняя жизнь еще не закончилась, инспектор.

И теплой своей ладонью Марта умерила дрожь руки Уока.

* * *

Питер и Люси заехали за ними прямо к Прайсам.

Шелли, уткнувшись в бумаги, сидела на заднем сиденье их внедорожника.

Питер и Робин болтали без умолку. Обсуждали Джета: он, оказывается, трусоват — птиц боится; потом Питер рассказал об одном своем пациенте — у бедняги целый год не проходила жестокая икота.

— А вы его напугать не пробовали? — спросил Робин.

— Моему Питу и пробовать не надо. У него такое лицо — кто хочешь испугается, — встряла Люси, подмигнув Дачесс в зеркало заднего вида.

Дачесс улыбнулась. Следовало рассмеяться, но это было выше ее сил. Нынче за завтраком Мэри-Лу сказала, что удочерение ей не светит. Зачем симпатяге-доктору и его милой женушке такая, как Дачесс — в голове тараканы, в табеле трояки, любимая игрушка — пистолет? Дачесс молча жевала кукурузные хлопья с молоком; слова не вымолвила, даже когда Мэри-Лу прошествовала к стене и выдернула из розетки телевизионный шнур — дескать, я под телик поела, а вы двое и так хороши будете.

Внедорожник съехал на обочину, но двигатель Питер не заглушил. Они с Люси долго водили пальцами по карте, наконец обернулись к Дачесс и Робину.

— Мы выбрали Солнечную дорогу. Готовы, ребятки?

— Готовы! — живо ответил Робин.

Питер взглянул на Дачесс и улыбнулся.

Робин стиснул ей ладонь, и Дачесс отозвалась:

— Готовы.

Солнечная дорога оказалась горным серпантином длиной в пятьдесят миль. Заявленный солнечный свет ждал с восточной стороны, на выезде из туннеля — две скалы расступились, словно были раздернуты полотнища занавеса, и там, в ослепительном проеме, готовилось грандиозное представление.

Автомобиль пополз практически по отвесной скале. Впереди, если не считать нескольких футов шоссе, был только небесный простор — но дорога неизменно выныривала из-под колес, отсрочивала неминуемое падение. Дачесс зажмурилась перед этим восторгом близкой пропасти.

Внизу замелькали долины, по бокам загремели водопады, замельтешили пестрые цветочные луга. Скалы обрывались прямо в прозрачные озера, высокие сосны едва удерживались на склонах посредством цепких корней.

Люси без конца щелкала фотоаппаратом марки «Никон».

Шелли отвлеклась от документов, положила ладонь Дачесс на плечо, слегка сжала пальцы. Будто поняла, что девочка нуждается в ободрении именно такого рода.

Питер остановился на смотровой площадке над ледником Джексона. Люси достала из багажника большую корзину с крышкой, расстелила плед на траве. Робин уселся рядом с Питером. Эти двое дружно ели сэндвичи, хрустели чипсами, тянули сок из пакетиков и следили за движением теней на водной глади.

— Дедушке тут понравилось бы, — выдал Робин.

Дачесс сжевала сэндвич, сказала «спасибо» и попыталась улыбнуться. Временами появлялось ощущение, будто дом, которого у нее никогда не было, где-то неподалеку, будто он к ней взывает; она же никак не сориентируется, в какую сторону идти. Дачесс утерла глаза рукавом, почувствовала: Люси смотрит на нее. Наверняка вычисления в уме производит: насколько девочка педагогически запущена? Возьми такую в дом — проблем не оберешься и назад не отыграешь…

— Ты в порядке, Дачесс? — спросила Люси.

— Да, спасибо.

Очень хотелось говорить искренне. Вот только как передать этой благополучной чете: она, Дачесс, будет как шелковая, ее присутствия в доме и не заметят, ей для себя ничего не надо — только бы Питер и Люси любили Робина, заботились бы о нем…