Мы начинаем в конце

Дачесс встала и подошла к краю площадки, облокотилась на изгородь. Внизу синели в прозрачной воде камушки; внизу пурпурные цветы, подсвеченные солнцем, казались кровоточащими; внизу смыкались ряды широкохвойных сосен.

Люси приблизилась, но с расспросами не полезла. Дачесс оценила ее такт.

На обратном пути им попались горные козы и бараны-толстороги. Питер поехал медленнее, чтобы дети получше рассмотрели животных.

— А вдруг барашки с горы свалятся? — волновался Робин.

— Я же доктор, я их вылечу, — успокоил Питер.

Люси закатила глаза.

Дачесс наблюдала за Питером — как аккуратно он ведет машину, какая у него естественная улыбка. Представляла, что и жизнь у такого человека, с таким человеком, должна быть размеренной, без дурацких неожиданностей. Никуда он не торопится, не суетится, в чужие дела не лезет — его интересует только собственная семья. Да, Питер станет Робину хорошим отцом.

Возле прайсовского дома Робин повис на Питере. От внимания Дачесс не укрылись ни отчаянно сцепленные на Питеровом поясе ручонки, ни многозначительное переглядывание Питера и Люси.

Все ясно, подумала Дачесс; все определилось.

Они с Робином нашли новую семью.

35

Уок и Марта работали до рассвета. Марта дважды варила кофе — в полночь и в два часа ночи.

Накануне они ездили в графство Фейрмонт, к Винсенту. Полдня с ним провели практически впустую. Марта и увещевала, и урезонивала — Винсент молчал. О бессмысленности их усилий Уок догадывался с самого начала, однако тешился надеждой: Винсенту-де нужен повод, чтобы открыться; оправдание, если угодно. И таким оправданием станет вера Марты в его невиновность. Едва Винсент убедится в неподдельности этой веры, в голове у него перещелкнет и он наконец-то облегчит душу, в деталях расскажет о произошедшем той ночью.

У тюремных ворот Кадди вручил Уоку почтовый конверт.

— Это еще что?

— Письмо для Винсента. Он его никак не комментировал. Просил передать тебе; сказал, ты, пожалуй, заинтересуешься.

Уок вынул письмо не прежде, чем остался один в комнате ожидания. Обычный листок бумаги, текст напечатан, а не написан от руки — однако в авторстве Дикки Дарка сомневаться не приходится. «С деньгами сейчас туго, но я выкручусь. Знаю, что подвожу вас, но уже придумал, как все исправить. Удачи в суде, порой мечты действительно сбываются».

Уок прочел письмо раз десять. Искал тайный смысл между строк, пытался выудить новые факты из интонаций. Почти поверил, что совесть у Дарка все-таки есть. Впрочем, сути дела данное обстоятельство изменить уже не могло.

Когда он вернул письмо Винсенту, тот сунул его в карман, обернулся к Марте и переменил тему разговора — будто разграничительную линию провел между собой и Уоком.

Теперь, в преддверии судебного заседания, Марта работала целыми днями. Задействовала все связи, без конца звонила и писала старым знакомым, даже ездила в округ Кэмерон к своему колледжскому профессору.

В доме Уока, в цокольном этаже, они оборудовали кабинет. По стенам развесили документы, фотографии, карты. Марта читала стенограммы слушаний и столько раз репетировала свою речь, что Уок запомнил ее со слуха слово в слово. Репутация госпожи окружного прокурора была известна Марте — скрупулезная дамочка, если не сказать «въедливая»; все эти месяцы прилежно готовилась к судебному процессу. А факты неоспоримы. Винсент Кинг хорошо знал жертву; Винсента Кинга, перемазанного кровью жертвы, взяли в ее доме.

Шел разговор о том, чтобы вызвать повесткой Дикки Дарка, но найти его не смогли. Впрочем, госпожа окружной прокурор уже располагала показаниями этого человека, никоим образом не связанного с местом преступления. Попытки же обнаружить такую связь означали, что в суд будет вызвана Ди Лейн — со всеми вытекающими. Уок считал себя не вправе сиротить дочек Ди Лейн ради того лишь, чтобы Дарк получил статус свидетеля.

У них с Мартой, среди прочего, имелась схема взаимоотношений между всеми лицами, знавшими Стар Рэдли. Окружной прокурор, без сомнения, заявит, что орудие убийства не найдено исключительно потому, что Винсент Кинг утопил его. Марта докажет, что времени на пробежку до пляжа и обратно у Винсента Кинга было недостаточно. За этот маленький, но важный факт они оба цеплялись.

И вот время — девять утра. Уок, сидящий на стуле, почувствовал: начался тремор. Сперва затряслась левая рука, затем правая нога. Закрытие глаз и волевое усилие, разумеется, не помогли. Как и замедление дыхания, как и мысленные проклятия в адрес организма — не мог отсрочить приступ, непременно надо было предавать хозяина в такой ответственный момент…

— Уок, тебе плохо?

Он хотел ответить «нет, нормально» — но отказали лицевые мышцы. Теперь тряслись губы и нижняя челюсть. Началось, как и в случае с конечностями, с легкого покалывания; быстро переросло в мерзкую дрожь. Приступ пройдет, Уок это знал; только не сразу. Глазам стало горячо от постыдных слез. Уок хотел утереть их, пока Марта не видит — рука не слушалась, не поднималась.