Мы начинаем в конце

Миссис Прайс, вся на нервах, ждала в кухне. Мистер Прайс повез Мэри-Лу в больницу — пусть там проверят, нет ли других телесных повреждений, и остановят кровотечение. Со стороны миссис Прайс последовали угрозы — как юридически обоснованные, так и ни с чем не сообразные. Затем Дачесс было велено собирать пожитки. Она справилась быстро — чемодан с первого дня лежал нераспакованный.

Миссис Прайс, то и дело прикладывая к глазам платочек, с крыльца следила, как уходит Дачесс, не удостоившая ее более ни единым словом.

Шелли повезла Дачесс к себе на работу. Ехали в полном молчании. В кабинете Шелли взялась звонить, а Дачесс, устроившись на старом деревянном стуле и глядя на часы, просто ждала.

В три пополудни Шелли куда-то уехала, перепоручив Дачесс двум пожилым сослуживицам, которые каждые десять минут взглядывали на нее и улыбались.

Шелли привезла зареванного Робина.

К пяти вечера место для них было найдено. Сил на эмоции у Шелли не осталось. Ее ждала еще сотня папок с личными делами детей, битых жизнью не менее жестоко, чем Дачесс и Робин.

— Поживете пока в групповом доме, — тусклым голосом сказала Шелли.

36

Дом был огромный, в античном стиле; среди дорических колонн Дачесс чувствовала себя букашкой.

Перед домом — целый акр ухоженного газона, вдали трепещет осиновая роща, кислотно-зеленая на фоне весеннего неба. Дачесс и Робин остались на скамейке — глядеть, как самолетики расчерчивают небо. Шелли утрясала дела с огромной чернокожей женщиной. Звали ее Клодетта, и она в этом доме заведовала всем, чем только можно заведовать.

Робин молчал. В Центр для трудных подростков — так называлось их новое жилье — ехал с покорной обреченностью, но на месте занервничал, и напрасно Дачесс пыталась удержать его ручонку — он все время вырывался.

— Прости, — сказала она с такой тоской, что Робин на мгновение приник виском к ее плечу.

Во дворе они были не одни. Группа девочек вела замысловатую игру с мячом, тремя обручами и битой. Дачесс наблюдала минут двадцать, но правил так и не уяснила. Зато она легко читала по глазам. Здесь собрались такие же, как они с Робином, — проклятые судьбой. Ни улыбок, ни кивков — только желание дотянуть до вечера. Ибо это само по себе — чудо. С противоположного тротуара глядела на играющих молодая женщина. Она держала за руку девочку примерно лет Робина, напряженность в лице выдавала в ней бывшую воспитанницу Центра.

Получасом позже они сидели в столовой, где пахло сотнями обедов, которыми давились сотни детей. Робин не ел, только размазывал еду по тарелке.

В общей комнате, в углу, был включен телевизор. На коричневом диване две девочки хрустели под фильм попкорном, но репликами не обменивались.

В другом углу стоял шкаф с игрушками на все возрасты — от кубиков до сложных пазлов.

— Иди поиграй, — сказала Дачесс.

Робин, понурясь, поплелся к шкафу, вытащил сборник сказок для совсем маленьких детей, уселся на полу по-турецки. Время от времени он переворачивал страницу, но мыслями был за многие мили и от своей сестры, и от этой комнаты.

Дачесс вышла в холл поговорить с Шелли.

— Сама знаю, что на этот раз слишком сильно напортачила…

Шелли хотела погладить ее по плечу — Дачесс отступила на шаг.

— Что теперь будет, Шелли?

— Я не…

— Говорите начистоту — я выдержу. Что ждет меня и моего брата?

— Это заведение — только для девочек.

Дачесс качнула головой.

Шелли поспешила вскинуть руку.

— В виде исключения, учитывая возраст Робина, Клодетта разрешила ему жить здесь.

Дачесс выдохнула.

— А Питер и Люси?

Шелли сглотнула. Взгляд заметался — вбок, в открытую дверь общей комнаты, от Робина к девочкам на диване, — лишь бы только не напороться на Дачесс.

— То есть вы им всё рассказали?

— Мне пришлось. Питер… он ведь врач. А Люси работает в школе. Ты оговорила мистера Прайса, и они теперь боятся — вдруг ты ляпнешь нечто подобное о Питере? Риск слишком велик…

— Понятно.

— Мы продолжим поиски. Нужно просто подобрать семью, в которую впишетесь вы оба…

— Я вообще никуда не вписываюсь.

У Шелли стало такое лицо, что Дачесс едва не разрыдалась.

Появился Робин. Они пошли длинным коридором, поднялись по лестнице. Заглядывали в открытые двери. В одной комнате девочка читала вслух, ее сестренка внимательно слушала. Стены были выкрашены в приглушенные оттенки розового и желтого, пробковые доски пестрели фотографиями семей, от которых остались одни воспоминания.

В отведенной им комнате стены были белые, пробковая доска своей пустотой как бы говорила: обживайтесь, вы тут надолго. Две кровати с покрывалами в радужных полосках — Дачесс сдвинет их вместе, как только уйдет Шелли. Шкаф и комод, плетеная корзина для вещей, предназначенных в стирку. Ковровое покрытие — тысячекратно увеличенный пазл; элементы можно вынуть, если испачкаются, и заменить чистыми.

— Давай я помогу распаковать чемодан, — предложила Шелли.

— Я сама.

Робин постоял посреди комнаты, затем шагнул к окну, задернул шторы, закрыл доступ предвечернему свету. Включил лампу, забрался на кровать, отвернулся к стене, полежал так и вдруг спросил:

— А когда Питер приедет?