Мы не твои

Мы гуляем по променаду. Мне жарко, обливаюсь потом. Но мужественно терплю. Думаю, может тут есть магазины, где продается местная форма для медсестер? Может, она не такая плотная как наша? И почему мне казалось, что эта ткань тонкая? Или это солнце такой силы?

Через пару дней я все-таки выхожу к морю. Одна. Море совершенно невероятное. Бирюзовое, очень соленое, теплое, волн почти нет, прозрачное настолько что видно дно, и стаи рыбок тоже. они не такие разноцветные и яркие как в Египте, но тоже красивые.

Я плыву, наслаждаясь сказкой, в которую попала. Не думаю ни о чем плохом. Хочется хоть пару минут не думать о своей жизни. Просто получать удовольствие!

Плаваю долго, когда возвращаюсь, вижу на берегу коляску Ильяса. Его везет Самад — он тоже прилетел с нами, правда, всего на неделю.

Вижу выражение лица Ильяса и настроение сразу падает. Понимаю, что он меня не видит, но…

— Где она, Самад? Ты видишь ее? Она не далеко заплыла?

— Она уже стоит перед вами, — отвечаю вместо доктора.

Илик молчит, поджимает губы.

— И как вода.

— Очень хорошая. Вы не хотите попробовать?

— Нет, извини. Ноги не хочу мочить. — он снова злится, я его понимаю и… не понимаю.

— Ильяс, между прочим, плавать в море полезно, и…

— Спасибо за лекцию, доктор. Или, прости, ты же не доктор? Медсестра, кажется? Еще и без диплома?

— Ильяс, хватит, — Самад подает голос, — Надежда, кстати, права. Вам надо плавать.

— Что мне надо я сам знаю. Отвезите меня в номер. Жарко.

— В номер мы успеем.

Не знаю, что на меня находит, но я сажусь и снимаю с него кроссовки, потом закатываю брюки.

— Что ты делаешь? Не смей! Уволю!

— Уволите меня потом, после купания. Самад, поможете?

Самад улыбается и закатывает коляску прямо по специально оборудованной для инвалидных колясок дорожке прямо в море. Так, чтобы ноги Ильяса оказались в воде.

А я обращаю внимание на то, какие у него красивые ступни…

Ильяс тяжело дышит. Молчит. Мне почему-то кажется, что он вот-вот заплачет.

— Ильяс, вода отличная, может, правда, искупаешься? В воде не обязательно стоять, а я тебе обниму и буду держать… — наклоняюсь, и шепчу ему на ухо.

— Думаешь, мне по приколу с тобой обниматься? Нет уж, спасибо. Отвратительная перспектива. Самад, или закати меня поглубже, чтобы уж наверняка, или выкатывай на фиг. Я ноги замочил, как бы не простудиться!

Я понимаю, что моя шутка сыграла злую шутку со мной.

Наша только начавшаяся дружба совсем сошла на нет.

И чудесный отдых на Кипре обернулся для меня кошмаром.

Но я не сетую. Что уж тут скажешь? Сама виновата!

Ильяс замыкается в себе. Со мной холоден. А я… я и сама не знаю, что хуже. Его холодность или его теплота?

Поцелуи мне, конечно, нравятся. Не просто нравятся, я… я чувствую себя невероятно счастливой, когда его губы касаются моих. И в тоже время я понимаю, насколько это опасно. Опасно для меня. Для моего сердца.

Раньше мама говорила мне, что есть такие мужчины — опасные для сердца. Такие, которых нельзя не любить, но любить очень сложно. Они редко отвечают взаимностью, для них любовь — игра. Именно такие мужчины разбивают женские сердца.

Мой Ильяс как раз такой вот мужчина. Хотя нет, он не мой. Совсем.

Я каждый день вывожу его к бассейну. Он требует, чтобы я надевала купальник и плавала. В один из дней — как раз в мой перерыв, ребята приглашают играть в волейбол. Ильяс устраивает сцену, когда пригласивший меня парень, вроде его зовут Андрей, или…не важно, предлагает проводить меня до номера, а я говорю, что не одна.

— Это… твой парень что ли?

— Нет. Он мой… пациент. Я сиделка.

— Ого, интересно. А что с ним?

— Эй, вам не кажется, что не вежливо задавать такие вопросы? — Я в шоке, потому что видела — Ильяс был в наушниках! — Надежда, а вы в рабочее время занимайтесь работой.

А вот это меня бесит, потому что у меня как раз перерыв!

— У меня сейчас свободное время.

— Это я решаю, когда оно у тебя свободное, а когда нет! Поехали в номер, жарко.

Артем или Андрей прикладывает руку к уху, жестом спрашивая, можно ли мне позвонить, но я так растеряна, что не знаю, что сказать, пожимаю плечами. Он улыбается, подмигивает, кивает, словно обещая — еще увидимся.

Я хватаю парео, заворачиваюсь, подхожу к коляске, молча разворачиваю и везу в отель.

Уже в номере Ильяс неожиданно говорит мне:

— Не вздумай больше общаться с этими уродами. — он язвителен, а меня дико бесит его замечание.

— Почему вы так говорите? Они не уроды. Вы их даже не видели!

— Зато слышал, что они говорили о тебе, слух у меня хороший. «Какая тёлка», «вот бы ее нагнуть», «Зачетная крошка» — это самые приличные выражения, неприличные повторить?

— Не надо, — меня злит его отношение, и я… наверное я не верю ему. Они не могли такое говорить. Потому что я не «зачетная», вот ни разу!

— Слушай меня, Воробушек! Эти уроды тебе будут сказки рассказывать, какая ты красивая, милая, желанная, потом сделают свои дела и свалят. А ты останешься. В лучшем случае просто пользованная, в худшем — сама понимаешь.

Сглатываю. Хочу ему ответить и… не могу. Опять глаза на мокром месте. Почему он считает меня такой непроходимой дурой? Может потому, что я такая и есть?